Шелестят паруса кораблей

«Камчатка» скользила к востоку вдоль гряды островов. Всякий раз, когда солнце и ветер разгоняли туман, сам Головнин и штурман Никифоров не отрывались от подзорных труб и карт. Головнин установил в иных случаях разницу в десять минут и даже до двух градусов.

Удивляться этому не приходилось. У Кука был всего лишь один хронометр. А другим исследователям мешали непогоды, туманы и недостаток времени. Головнину впервые удалось установить, что остров, названный Ванкувером по имени первооткрывателя островом Чирикова, и остров, помеченный на карте Сарычева как Укамок, на деле один и тот же.

Офицеры и команда «Камчатки» с интересом рассматривали высокие, скалистые острова. Множество птиц охотилось за рыбой. На берегу грелись на солнце стада котиков.

Утром восьмого июля открылись острова Ситхунок и Тугедок, а за ними и большой остров Кодьяк с гаванью Павла — центральным пунктом Кодьяка.

У входа в бухту «Камчатку» встретило множество китов.

— Ничего подобного не видел, — сказал Головнин.

За ночь стало пасмурно, и если бы не подобный маяку остров Угак, трудно было бы найти вход в Чиниатский залив.

Перед «Камчаткой» неожиданно встали рифы, кои на карте не были помечены, но Головнин вел судно очень осторожно, команда все время была на местах, и вовремя удалось сделать спасительный поворот.

Тремя пушечными выстрелами вызвали лоцмана, и он благополучно провел шлюп в Павловскую гавань.

В течение пяти дней проводили промеры глубин Чиниатского залива.

— Ну, это история надолго, — разочарованно тянул Филатов.

— Сидеть нам здесь и сидеть, — согласился с ним в этом Лутковский.

Предложение адмиралтейства и правления Российско-Американской компании дать отзыв о состоянии здешнего края было лестной, но и нелегкой задачей для Василия Михайловича.

Отписываться и скрывать суть за канцелярскими оборотами, из которых каждый может извлечь то, что ему угодно, Головнин не умел. Он видел перед собой прежде всего живых людей, которые связывали с ним какие-то свои надежды.

Василий Михайлович не сообщал товарищам по плаванию о своих полномочиях ревизора. И тем не менее слух об этом просочился в среду работников компании. К Головнину пошли жалобщики. Сперва это были одиночки. Сбивчиво, многословно сообщали они о фактах самоуправства чиновников.

Василию Михайловичу были известны нравы столицы. Он понимал, что не эмоции, а точные конкретные факты должны содержаться в его отчете.

Головнин записывал показания работников компании, сопоставлял их, связывал в общую картину, систематизировал и самой системой как бы подсказывал средства исправления неполадок и уродств.

Слух о том, что важный российский офицер внимательно выслушивает жалобщиков, проник в самые отдаленные углы. Первоначальный страх ослабел, и поток просителей увеличился настолько, что Головнину пришлось призвать на помощь мичмана Литке.

Еще на Камчатке Головнин заметил стремление молодого офицера изучить условия жизни местного населения. Литке посещал поселки камчадалов, заходил в их убогие жилища, пытался беседовать с ними и даже помогал особенно нуждающимся.

Выбор польстил Федору первому. Он добросовестно занялся разбором и перепиской жалоб и ходатайств. Свойственный ему скептицизм помогал отобрать серьезные и обоснованные жалобы из массы мелочных, а иногда и сутяжных заявлений. А доброе сердце его чутко откликалось на чужое горе и несправедливости.

— Мы с вами, — говорил Василий Михайлович своим помощникам Литке и писарю Савельеву, — разворошили муравейник. Пусть же в наших донесениях в Петербург будет все точно и убедительно. Если наши усилия хотя бы немного помогут местному населению, я скажу: мне не жаль этих трудов.

Литке склонил голову в знак молчаливого согласия.

До Головнина доходили слухи об умном, деятельном и добром монахе Германе — Гедеоне. Больше всего подкупали Василия Михайловича рассказы о его попытке сеять на низменном Елоховом острове ячмень и пшеницу. Пшеница не вызрела, но ячмень привился. Это дало толчок развитию скотоводства. Сеятель слова божьего не гнушался своими руками сеять злаки и овощи и тем самым заслужил у местного населения если не любовь, то уважение.

Гедеон прибыл на Кодьяк с дальневосточной экспедицией Крузенштерна-Лисянского. Еще не было в Павловской гавани ни одной крупной постройки, как уже была заложена деревянная церковь с колокольней.

Невиданное до тех пор сооружение с тянущимся к небу крестом вызвало любопытство у местного населения. Предложение креститься тоже не оттолкнуло их. Но очень скоро выяснилось, что новообращенные, слушая священников, не забывали и шаманов. Это не разочаровало Германа. Он занялся постройкой школы.

Первая встреча Головнина с иеромонахом произошла случайно на берегу моря. Оба присматривались друг к другу.

Капитан не строил иллюзий насчет священника, который, проповедуя братство и смирение, терпел безудержное спаивание местных племен, жестокость и мздоимство чиновников.

Гедеон, в свою очередь, понимал, что флотский капитан в роли ревизора хочет подкрепить свои выводы мнением священнослужителя.Он сказал Головнину: