Шелестят паруса кораблей

Самбо, сидевший неподалеку на камне, подхватил опустевшую корзинку, поднялся и подпрыгивающей походкой двинулся за хозяйкой.

ВНОВЬ РАЗЛУКА

Торжественно прошла церемония переноса останков английского мореплавателя Чарльза Клерка, сподвижника Кука, в центр города.

Это было решение Рикорда. И Головнин одобрил его.

— Кто, если не мы, может по достоинству оценить труд и подвиг морехода?

В торжественной церемонии участвовал весь Петропавловск. Рикорд сказал речь над могилой. Собравшиеся камчадалы что-то говорили между собой, окружив старика, помнившего приход английской экспедиции и смерть Клерка. У себя дома Людмила Ивановна читала стихи, навеянные событиями этого дня. Матюшкин говорил о будущей дружбе народов.

Приближалось лето. Головнин хотел как можно раньше уйти на Аляску, чтобы успеть выполнить все задачи экспедиции еще до наступления холодов и поскорее вернуться на родину. Но расставание с Камчаткой, со старыми и вновь обретенными друзьями было грустным.

— Опять надолго, — сказал Рикорд, когда они остались вдвоем. Один — губернатор края, другой — капитан военного корабля с грустью смотрели друга на друга.

— Теперь уж до Петербурга, — согласился Головнин.— Думаю, в третий раз кругом света не пошлют. Пусть уж молодые... — И опять: — Не думаешь же ты засесть здесь навечно?

Рикорд будто вздрогнул.

— Скажи, Петр Иванович, ты доволен своей деятельностью? Уверен ли ты, что именно здесь твоя судьба? Что именно здесь ты всего нужнее родине, флоту?

Рикорд долго молчал. Головнин ждал.

— Что-то сделано. И врачи, и больница, и школа, и забота о жилищах, о тысяче самонужнейших вещей... Но этого мало. И это малое добывалось с таким трудом!.. Что тебе сказать, Василий Михайлович! Я не жалею, что поехал сюда. Только здесь за эти два года я понял, какие задачи стоят перед всеми, кто хочет добра своей земле... Но наше дьявольское бессилие!.. — внезапно взорвался он. — Эта тупость местных властей, эта жадность и своекорыстие приезжих искателей. Из рубища они намерены соткать себе багряницу. А сколько доносов!

Рикорд замолчал, а потом заговорил еще горячее:

— Мне жаль Людмилу. Она хлопочет, лечит, учит, пишет письма... Она радуется, когда ее в глаза называют самыми теплыми именами, и сразу впадает в отчаяние, когда узнает, что ее кто-то обманул. И все-таки она молодец!.. В общем, Василий Михайлович, — продолжал Рикорд,— нам не избавиться от трудных ответов перед самими собой.

Головнин раздумчиво покачал головой:

— Все, что мы делаем, мы делаем во имя нашего народа, во имя России. И другого пути у нас нет!

Друзья обнялись и пошли к ожидавшей их шлюпке.

ИЗ АЗИИ В АМЕРИКУ

Из-за тумана «Камчатка» простояла в Авачинской губе еще четыре дня. Только девятнадцатого июня на рассвете Головнин дал команду поднять якорь и, выведя судно на простор океана, взял курс к Шипунскому мысу.

Середина июня. В России лето. А здесь тепло все еще борется с порывами холодного ветра. На берегах островов виден снег.

— Чувствуете, мы начинаем вторую половину перехода? — говорил приятелю Литке. — Я одинаково люблю и уезжать и приезжать.

— Трудно покидать эти места Федору третьему. У него здесь столько событий! Первый морской чин. Первая любовь...

— Ему предлагали остаться.

— Да, я знаю. Я наблюдал за ним. Он был великолепен! Это была торжественная клятва в верности морю!

— Странный все-таки человек наш капитан, — перешел на другую тему Литке, — за год ни разу не обмолвился, что в его обязанности входит обследование Российско-Американской компании и даже посещение испанских владений...

«Камчатка» прошла южнее островов Беринга и Медного и направилась к самому западному краю Алеутских островов — острову Атту.

— Я бы назвал эти острова «островами русских Робинзонов»,— сказал, провожая глазами остров Медный, Головнин. — Здесь прожил зиму, после крушения, Беринг. Потом семь лет прожили здесь одиннадцать человек, находившиеся на службе у Российско-Американской компании. Спасший этих несчастных штурман Васильев рассказывал, какая радость обуяла их, когда они увидели паруса его судна.

Головнин рассматривал Атту в подзорную трубу, все время справляясь с картой Сарычева. Затем добавил:

— Вы недавно перечитали «Робинзона» Дефо. Думаю, герою прославленного романа пришлось куда легче, чем этим морякам. Сравните климат южного острова, на котором жил Робинзон, и условия суровых берегов Аляски. Можно было бы писать книги не менее яркие, чем роман Дефо, о приключениях русских поморов Тихого океана. Вот вы, мичман, — обратился он к Матюшкину, — написали бы российского Робинзона. Поразите мир новым литературным шедевром.

По лицу Головнина трудно было понять, шутит он или говорит серьезно.

— Если бы я обладал талантом Пушкина, — ответил Матюшкин, — сегодня же засел бы за работу. Но я запомню ваши слова, Василий Михайлович. Я запишу все, что увижу и узнаю.