Шёлковая тишина (ЛП)

Догадки проносятся в моей голове одна за одной, пока я смотрю в его все ещё небесные глаза и с силой сжимаю его предплечье.

— Ты в порядке, цветочек? — его глаза насмешливо смотрят на меня, как будто считывая все мои мысли.

— Ты изменился, — сообщаю я, игнорируя его вопрос.

Я разжимаю ладонь и отпускаю его руку. Делаю необходимый мне сейчас шаг назад, но продолжаю рассматривать Антона. Он в ответ на мои слова недовольно морщится.

— Я на гражданке, — говорит он, отводя глаза в сторону. — Теперь море для меня на замке.

В его голосе мне слышится обреченность неизлечимо больного, и я осторожно спрашиваю:

— Что-то случилось?

Антон прошивает меня взглядом, в котором боль и насмешка смешаны в одно неприятное целое, и отвечает:

— Случилось.

Он смотрит на меня с вызовом, ожидая других вопросов, но я не чувствую в себе достаточно смелости для них и спрашиваю совершенно другое.

— А что ты делаешь здесь? В такую рань.

— Вышел за хлебом, — лицо Антона на секунду искажается презрением к такому земному событию, не существующему на кораблях.

Я киваю, не зная, что ещё сказать. Близость и легкость наших отношений уплыли уже давно, пять лет назад. Но осталась тревожная недосказанность — кривая запятая, не дающая чувства завершенности. Мы оба все ещё стоим, не уходим. Оба понимаем, что для твёрдой точки нужно что-то… какое-то действие, какая-то фраза. Но ни Антон, ни я не можем найти это «что-то».

Я переношу вес тела с одной ноги на другую, покачиваясь, будто собираюсь идти, и решаю, что надо выбросить глупости из головы. Недосказанность между нами — что ж, может, она и есть, но так же между нами лежат наши поступки, и вот о них-то я и вспоминаю. Антон ведь бросил меня, уплыл. Предал? Долгое время я именно так и считала. Сейчас же я знаю, что он другой, он не для этой «гражданской» жизни. Не для меня. И лучше всего сейчас нам распрощаться и пойти по своим делам.

Определившись, я чуть улыбаюсь и говорю:

— Ладно, мне пора идти, — я делаю паузу и предоставляю Антону возможность что-то сказать, но он молчит. — Пока.

Я киваю ему на прощанье и обхожу его по полукругу. Он следит взглядом за моими передвижениями и, как только я оказываюсь у него за спиной, разворачивается за мной.

— Лиля?

Я резко оборачиваюсь и останавливаюсь. Сердце бьется сильнее, потому что мне кажется, что сейчас он скажет что-то важное.

— Да?

— Как… Как Тимур?

Мои глаза удивленно распахиваются. Я и не предполагала, что Антон помнит имя сына, не предполагала, что он может спросить о нем. «Он ведь нас бросил, уплыл», — повторяю я про себя. Мне хочется сказать что-то обидное и грубое, хочется задеть его. «Какое ты имеешь право спрашивать о нем?», «С чего это ты вдруг о нем вспомнил, впервые за пять лет?», «Какая тебе разница, как там Тимур? Ты ему никто!». Слова почти вырываются из моего рта, когда я замечаю затаенную надежду в глазах Антона. Он правда хочет знать, хочет, чтобы я ответила нормально.

Меня прошибает холодный пот, когда я складываю дважды два — Антон на гражданке и интересуется сыном. Он хочет наладить с ним контакт? Хочет стать частью его жизни? Частью моей жизни?

Я складываю руки на груди, отгораживаясь от мужчины единственным доступным мне сейчас способом, и заодно внушаю себе, что я бегу впереди паровоза и придумываю то, чего нет. «Ну, так я же писатель» — оправдываюсь я перед самой собой и решаю не делать из мухи слона.

— С Тимуром всё хорошо, — ровным голосом отвечаю я и добавляю. — На хоккей начал ходить.

Антон улыбается широко и счастливо впервые за этот разговор. Его лицо преображается так явно, что я невольно любуюсь им — таким он и был тогда, в нашу первую встречу, таким и покорил мое сердце. Отголосок прошлого звучит в моей душе давно забытой мелодией, и на сотую долю секунды мне хочется, чтобы Антон обнял меня, прижал к себе крепко-крепко и сказал, что это был просто сон, что он со мной, что он с нами, что мы вместе будем растить сына. И я неосознанно улыбаюсь ему в ответ такой же открытой улыбкой.

— Вы всё там же живёте?

Этот вопрос разрушает мою иллюзию так же легко, как молоток — стеклянную лампу. Улыбка сползает с моих губ, я непроизвольно делаю шаг назад. Теперь уже точно его любопытство имеет определенную цель, и я сбивчиво спрашиваю, чтобы знать наверняка:

— Зачем?.. Что ты?..

Антон громко вздыхает и потирает переносицу. Этот жест я вижу у него впервые и не знаю точно, как его интерпретировать.

— Понимаешь, — начинает он глухо. — Я так накосячил… с вами обоими.

Я мотаю головой, не желая слышать продолжение. Антон говорит то, что я и предполагала, и мои ноги начинают гореть от желания сбежать подальше отсюда.

— Я бы хотел всё исправить. Извиниться. Начать заново, — он напряжённо смотрит на меня, считывая мои эмоции, которые я не в состоянии скрыть от него.

— Ты хочешь… что? — потрясённо переспрашиваю я.