Шёлковая тишина (ЛП)

Мой взгляд цепляется за ноутбук, и его закрытая крышка вызывает во мне волну разочарования. Я не пишу уже сутки — не пишу, как тогда, когда познакомилась с Антоном. Он странным образом действует на мою музу — что тогда, что сейчас — будто блокируя ее, удерживая ее крылья жестким захватом, закрывая ее глаза чёрным пыльным платком. Ей больно. Мне больно. Но я никак не могу помочь. Образы Вероники и Джеда размыты и нереальны. Сейчас они кажутся мне неестественными и скучными героями. Я не понимаю, зачем вообще начала писать о них? Мне нечего сказать больше — ни своей аудитории, ни самой себе — и я встаю и понуро бреду на кухню. В холодильнике стоит давно открытое белое вино, и я пью его залпом. На вкус оно как выдохшийся спирт, и я с отвращением морщусь, но продолжаю пить.

Мыслями я вновь возвращаюсь на утреннюю улочку и вновь вижу Антона. Он привлекателен, действительно привлекателен, и я знаю, что если он вновь попробует меня очаровать, то у него, возможно, получится. Мне сложно противостоять ему, когда он улыбается, когда радостно смотрит на меня, когда выглядит уверенным героем. Я отдаю себе в этом отчёт — я могу ему сдаться. Если он приложит усилия, если постарается, то я могу и откинуть прочь его прежние поступки и принять его…

Я давлюсь вином и ошарашено прикладываю холодную бутылку ко лбу. Что это за бредовые мысли? Я нехочу принимать Антона! Может мне и хочется отомстить ему и бросить его в ответ, но быть с ним по-настоящему я не хочу. Я хочу быть с Максом! Но он не берет трубку…

Я мотаю головой и вновь смотрю в своё сердце. Оба мужчины кажутся мне притягательными, оба — по-своему хороши, и у обоих есть сложности. Я громко проглатываю очередную порцию противного вина и заставляю признаться честно самой себе, пусть даже молчаливо, что они оба цепляют меня.

Но — я быстро добавляю это «но» — это не значит, что они равны для меня, отнюдь. Антон уже зарекомендовал себя и с хорошей стороны, и с плохой — и последняя явно перевешивает. Я не верю в то, что люди могут кардинально меняться. Они могут сделать такой вид, но в реальности… В реальности Антон был и будет тем моряком, что всегда выбирает море. Я никогда не смогу подняться выше второго места в его сердце и поэтому мне стоит призвать на помощь всю свою силу и стойкость, чтобы противостоять ему. Не даться ему, не сдаться ему, не поддаться ему.

Хотя лучше бы, конечно, призвать на помощь Макса. Я поднимаю из глубин своей души воспоминания о его темных глазах, о его крепких объятьях, о наших жарких поцелуях, и укутываю в них своё сердце. Я заставляю себя не думать о том, почему Макс не берет трубку, не размышлять о том, чем он занят, не фантазировать о том, с кем он сейчас. Он бросит Майю — возможно, уже ее бросил, и я верю ему в этом. Я только хочу, чтобы он был рядом…

И в ответ на мои мысли в комнате раздаётся звонок телефона. Дно бутылки громко ударяется о стол, когда я небрежно ставлю ее и выбегаю скорее из кухни.

— Алло? — выдыхаю я, успев принять звонок.

— Лиля? — голос Макса встревоженный и напряженный. — Ты в порядке? У меня пять твоих пропущенных.

— Так много? — смущенно удивляюсь я, не припоминая, что звонила пять раз подряд. — Да, всё в порядке. Просто…

Я опускаюсь в кресло и задумчиво перебираю короткую бахрому подушки.

— Просто? — нетерпеливо переспрашивает Макс.

Я слышу у него на фоне голоса и сигналы машин. Мне кажется, что он куда-то идёт и, вероятно, занят своими мыслями. Это явно не лучшее время для той новости, которую я хотела ему сообщить.

— Лиля? — вновь спрашивает он и чуть раздраженно добавляет. — Говори уже, Лиль.

Я вздыхаю — это точно не подходящий момент.

— Антон в городе.

Он молчит, и все мои слова, что порываются выскочить из моего рта и рассказать, объяснить, поделиться, кажутся неправильными и слишком неискренними. Как если бы я за ними хотела что-то скрыть. Как если бы я хотела оправдаться. Как если бы я чувствовала вину перед ним… Бахрома на подушке спутана от движений моих пальцев, и мои мысли сейчас в таком же состоянии.

— Антон… Ты имеешь ввиду — тот самый Антон? — уточняет Макс, и я два раза киваю.

— Ага.

— И ты по этому поводу…тревожишься? — он аккуратно подбирает слова и, кажется, заходит в тихое место, где не слышно другого шума. — Лиль, я не совсем понимаю…

— Он сказал, что хочет всё исправить, начать заново, — выпаливаю я. — Сказал, что сильно накосячил. Я не знаю, что делать, он ведь отец Тимура, но я совсем не хочу…

Я замолкаю, будучи не в состоянии выговорить мысль целиком, но мне кажется, что Макс меня понимает. Мне хочется надеяться, что он меня понимает, что он умеет читать между моих слов, что он может распознавать оттенки моих интонаций. Но я не знаю этого наверняка.

— Постой, ты говорила, что он в море постоянно уходит, — напоминает мне Макс.

— Да, так было раньше, — кисло отвечаю я. — Он сказал, что он теперь на гражданке и что море для него на замке. Не знаю, почему.