Шелковый путь «Борисфена»

Выбиравшийся народом пожизненно правитель-дож не имел достаточно сил, чтобы пресечь сумятицу. Позднее у дожа появились советники, но и они в этом вопросе не дос­тигли цели. Дело доходило до того, что генуэзцы, дабы избе­жать анархии, добровольно подчинялись чужому господству.

Этого Сергей никак понять не мог, а уж одобрить и подавно!

- Среди этих беспорядков в 1407 году был учрежден банк Святого Георгия, – говорил Данила Степанович. – Он возник из тех ссуд, что правительство брало для своих нужд у богатых граждан. Банк этот по сей день процветает и здрав­ствует. Вот вам и генуэзцы. Это у нас норовят казну раста­щить, чуть какой беспорядок случится, здесь же, наоборот.

В шестнадцатом веке, во время войны между Карлом V и Франциском I, Генуя переходила из рук в руки - от испан­цев к французам и наоборот. Правитель Андреа Дориа вос­становил независимость.

Тогда же было выработано новое государственное уст­ройство, которое сохранилось до сих пор.

О нынешнем политическом устройстве Генуэзской рес­публики Сергей знал. Теперь его интересовали публичные учреждения, вроде того банка.

Выяснилось, что здесь, в Генуе, есть ни много, ни мало, но шестьдесят четыре (!) благотворительных организации, общий капитал которых составляет фантастическую сумму. Средь них два лучших в Италии госпиталя, приют для бед­ных, рассчитанный на две тысячи двести больных и обездо­ленных, и сиротский дом для шестисот девочек, принадле­жащий семейству Фиеско.

Еще в городе имелась публичная библиотека, архив Святого Георгия с большой коллекцией рукописей, архив го­сударственного совета, Академия изящных искусств и один из самых великолепных в Италии театров. А о генуэзском университете с его уникальной библиотекой в восемьдесят тысяч томов, ботаническим садом и физическим кабинетом Данила Степанович мог вообще говорить часами. Но это нового кон­сула мало интересовало.

Как Сергей ни старался, ему так и не удалось найти ошибку в действиях своего предшественника. Для вербовки колонистов граф Милорадов предпринял все то же, что сде­лал бы сам Сергей. И все без толку. Шелководы не являлись ни в одно российское консульство, где бы оно ни находилось.

Почему?! Сергея начинала злить их тупость. Как можно не понимать собственной выгоды? Первый его отчет канц­леру не содержал ничего утешительного. Милорадов смог лишь пообещать, что в кратчайший срок посетит все селения, где разводят шелк и лично побеседует с работниками планта­ций.

Итальянская осень значилась лишь в календаре. Дома в эту пору шли дожди, пожелтевшая листва опадала с деревьев, в окна вставлялись вторые рамы и у Сергея всегда ныли ноги. Здесь же продолжалось лето. Жаркие дни, изобилие фруктов, зеленые деревья и ласковая, удивительно теплая вода в море. Милорадов не чувствовал усталости даже когда им с Киселевым приходилось делать в день по сорок-пятьдесят верст верхом. Казалось бы, чего еще надо? Ан, нет. Сергей Андрее­вич не находил себе места.

Не мог он понять этих итальянцев. До чего же несговорчи­вый народ! Им такие условия предлагают, а они носом кру­тят!

В Америку едут, и даже в Австралию, а в Россию не хо­тят!

А ведь Новороссия не Америка, плодородные земли там никем не заняты. За них не нужно воевать ни с индейцами, ни с кем другим. Наоборот, всем, пожелавшим там поселиться, предлагается кредит на постройку дома, тридцатилетнее ос­вобождение от налогов и полное самоуправление в своих ко­лониях!

А в какой стране, скажите, колонисты увольняются от военной службы на вечные времена? Во всем мире никто не предоставляет таких привилегий, как Россия! Знай себе, сиди на солнышке, разводи червей и считай деньги. Так чего ж им еще надобно?

Не только Милорадову было не по себе. Нина Аристар­ховна с каждым днем тосковала все больше, побледнела, ут­ратила аппетит. Личико ее осунулось, печальные глаза стали еще больше и выразительнее. В целом, такие метаморфозы в ее внешности нравились Сергею. Теперь, если бы не высокий рост, она во всем соответствовала бы его идеалу, но его испу­гала быстрота этих перемен.

“Как бы не случилось с ней чахотки, - встревожено ду­мал он, - вот была бы незадача. Жениться на чахоточной было бы не с руки”.

Своими опасениями Милорадов поделился с Киселевым. Данила Степанович и сам заметил непривычную молча­ливость графини. Она больше времени, чем обычно, прово­дила у могилы графа, возвращаясь еще более печальная, чем уходила. Не приносила больше трав. Шитая бисером картина так и оставалась незаконченной.

В один из дней она принесла домой больного котенка.

- Данила Степанович, милый, полечите, - попросила Нина.

Киселев взялся за полудохлую животину безо всякого энтузиазма. Котенок был блохастый, весь в парше, с гноящи­мися глазами и забитыми клещами ушами.

- Не будет с него толку, Ваше Сиятельство, - честно пре­дупредил Данила Степанович.

Но когда кот испустил дух, Нина рыдала так, что Киселев был вынужден отпаивать ее валерианой.

Дабы развеять все сомнения относительно здоровья графини, Данила Степанович с утра пораньше явился к Нине Аристарховне в качестве лекаря.