Шелковый путь «Борисфена»

Явившись на следующий день к канцлеру, Сергей был несказанно удивлен вопросом, прозвучавшим сразу после взаимных приветствий:

- Что вы знаете о шелке, Милорадов?

Лихорадочно вспоминая, все, что ему было известно, Сергей доложил, что шелковые нити делают черви, Великий шелковый путь проходил из Китая в Турцию через Самар­канд, а покупать ткани лучше всего во Франции, ибо лион­ский шелк весьма неплох.

- Нет, Сережа, - рассмеялся князь, - не черви, а гусеницы тутового шелкопряда. Шелкопряд - это такая бабочка с толстым брюшком и маленькими крыльями.

Сергей не видел в этом особой разницы и не очень по­нимал, какое ему, дипломату, должно быть дело до каких-то ползучих гадов или бабочек.

- А вот насчет Лиона ты прав, - продолжал Его Светлость. - Знаешь, сколько казна не­сет убытков из-за того, что шелк из Франции возим?

Это уже было понятнее. Интересы казны - превыше всего. Хотя, если поразмыслить, что-нибудь новенькое пред­ложить трудно. В Китае шелк, возможно, дешевле, да возить уж больно далеко. За морем, известно, телушка – полушка, да рубль перевоз. Никакой выгоды для казны.

Выслушав ответ, канцлер удовлетворенно потер руки:

- Молод ты, Сережа, да вижу, недаром дядя твой за тебя хлопотал: умен и за казну радеешь. Только вот нет надобно­сти нам шелк за границей покупать. У нас в Тавриде тутов­ник лесами растет, сам, безо всякого ухода. Можем свой шелк делать, не хуже лионского.

“Тутовник – то, что эта гадость ползучая жрет”, - сообразил Сергей.

- Царица, когда с инспекцией в Крым ездила, великие богатства в том усмотрела. Если поставить производство на широкую ногу, всю Европу шелком завалим! Вот только гу­сениц этих разводить у нас никто не умеет.

Канцлер встал из-за стола и, опершись на инкрустиро­ванную малахитом столешницу, перешел на официальный тон:

- Дядюшка ваш, Сергей Андреевич, получил личное за­дание Ее Величества навербовать в Италии шелководов и без промедления доставить в Крым, дабы начать разведение шел­копряда и обучение этому делу российских крестьян. Нужно сказать, что и мы времени даром не теряли: специальным указом было велено большие земли в Таврии тутовником за­садить. И что в результате? Перед самой кончиной уважае­мый консул присылает мне совершенно невразумительное письмо, которое не то, что царице показать, в руках держать страшно!

Сердце Сергея ушло в пятки. Если дядя навлек на себя немилость, то и ему, Сергею, не поздоровится!

Но князь, высказав наболевшее, несколько поостыл:

- Мы с покойным Михайлой Матвеичем числились в друзьях. Дабы не порочить памяти друга, я сокрыл сей опус от внимания императрицы. Очевидно, разум графа перед кончиной помутился, ничем другим я объяснить подобных заявлений не могу.

Вынув из сейфа аккуратно вскрытый пакет, канцлер протянул его Милорадову:

- Вот, почитаете на досуге. До Генуи путь неблизкий! Там, на месте разберетесь. Не приведи Боже, если все напи­санное – правда!

Так Сергей узнал, что его следующее назначение – пост российского консула в Генуе, где ему предстоит как можно скорее исправить ошибку, допущенную дядей.

Промедление в этом деле было недопус­тимо. Да и бессмысленно было теперь дожидаться встречи с царицей, и так все складывалось замечательно. А благослове­ния можно попросить и позднее, все равно новый брак для Нины невозможен пока не истечет срок траура.

Сергей выехал из Петербурга в тот же вечер. Не обра­щая внимания на недовольное бурчание Харитона, он прика­зал гнать лошадей всю ночь, благо в июне ночи белые, и к полудню уже въезжал в ворота своей усадьбы.

Дворовые девки, завидев карету хозяина, подняли визг и бросились врассыпную, искать барыню, совершавшую свой ежедневный моцион. Через минуту во дворе не осталось ни­кого, кроме Сергея и Харитона.

- Тьфу, дуры! – поморщился Харитон, слезая с высоких козел и открывая дверцу кареты. – Не Европа у нас, Сергей Андреич, никак не Европа! Нет чтоб хозяина достойно встре­тить, хлебом-солью, как полагается!

Сергей, хоть и не спал всю ночь, пребывал, тем не ме­нее, в отличном расположении духа.

- Да где ж ты, дурачина, в Европе видел, чтобы нас хлебом-солью встречали? – хохотнул он. Осторожно ступив на поросшую травой землю, Сергей с удовольствием потянулся и вдохнул запах родного дома, такой знакомый и, как оказалось, не за­бытый за много лет.

- В Европе, может, и не встречали, - продолжал бурчать Харитон, - а дома могли бы! И хлеб-соль поднести, и баньку истопить!

Банька, конечно, не помешала бы: ноги у Сергея затекли и ныли, напоминая о старой травме.

- Вот и займись банькой, - равнодушно бросил Милора­дов через плечо, направляясь к дому.

Как только воротилась маменька, были Сереже и пир горой, и банька с березовым веничком, и слезы, и разговоры, и воспоминания.

- Я, Сережа, в эту Италию больше ни ногой! – говорила мать. – Все у них там красиво, да все не наше. А еда-то, еда! Ни щей, ни ботвиньи.., обыкновенной репы днем с огнем не сыщешь! Сплошь лапша да апельсины! И чаю, представля­ешь, не любят, только кофей!

- Да чем же апельсины плохи, маменька? – спрашивал Сережа, выбирая из кучи пирожков расстегай с рыбой.