Шепот пепла

Почти не чувствуя конечностей, он забрался в шалаш, рухнул на колкую подстилку и зарыдал. Впервые в жизни по щекам текли настоящие слезы. Вода тела слушалась Астре.

Глава 22 Кладбище шаманов

Чем больше я вижу стран, тем больше обретаю глаз. И каждой парой смотрю по-особенному. А когда нужно — сливаю их в цветной калейдоскоп. Полнота видения мира обретается в путешествии, а не в домашнем коконе. Потому я скиталец и одиночка без привязи к местам и людям.

(Из книги «Летопись прималя» отшельника Такалама)

(Материк Намул, Царство Семи Гор, местность близ г. Папария. 12-й трид, 1019 г. от р. ч. с.)

— Это из-за тебя, — хмурился Липкуд. — Как ты появилась, так все наперекосяк пошло! Я сейчас должен сидеть у Гвена, пивко попивать, девок щупать и байками народ веселить. А я свой лучший кафтан режу тебе на обмотки!

Элла сидела на стволе упавшего дерева и смахивала муравьев, пока Липкуд пытался соорудить для ее босых ног подобие обуви. Прежде пришлось примотать к кровоточащим пяткам кашицу из подорожника.

— Так. Дай мне вон тот кусок коры. Хм. А что, на подошву вроде как похоже, а?

— Похоже, — согласилась Элла.

— И ведь молчала, а! — продолжил возмущаться Косичка. — Я думал, у привидений ноги не колются!

— Значит, я не привидение?

— Ты у меня спрашиваешь? Ладно, поднимайся, а то призраки бушевать начнут.

Косичка снял кафтан, под которым обнаружился еще один, покороче и поменьше. Он был неприглядного мышиного цвета и носился исключительно ради тепла. Липкуд накинул его девочке на плечи.

— Вдруг ты все-таки из этих, — буркнул он, опасливо озираясь, — Подумают, что я тебя обижаю, и р-раз! Скосят, как ту траву.

Элла грустно вздохнула.

— Чего опять? — рассердился Липкуд. — Красный не дам! И не проси! Тут у меня в карманах сто тысяч нужных вещей!

— Мне теплее было, когда мы вместе шли, — сказала девочка. — Не хочу одна.

— Эдак мы до следующего чернодня не доберемся. Топай давай!

Трава была холодная, влажная от росы. Липкуд морщился, пробираясь через нее. Вспорхнула невдалеке испуганная куропатка. За волнами холмов на западе проступал отчетливый силуэт горы. У подножия зеленел сосновый бор и вилась та самая река, о которой говорилось в песне. Дальше раскинулись топи, а за ними путников ожидало кладбище шаманов. Во всяком случае, так представлял себе путь Липкуд. Чутье подводило его редко.

Погода, будто нарочно, стала портиться. У Косички и без того коленки тряслись, а тут еще тучи смурные навалились с севера. Туман, спускавшийся с холмов в долину, чудился теперь полчищем мертвых духов, сросшихся и кативших волной в сторону добычи.

Элла не боялась. Чего ей, дурехе, мира не знавшей, бояться? А у Липкуда весь рифмоплетный дар отшибло. Мрели впереди редкие кусты, сделавшиеся без солнца черными. Косичке мерещилось, что это скелеты стоят и поджидают их. А потом подбегут со всех сторон и станут рвать хуже бешеных псов.

Даже мягкие подушки вереска не казались приятными. Они были частью колдовского места. Липкуд велел Элле забраться к нему под кафтан. На всякий случай, чтобы призраки не украли. Девочка охотно юркнула под крыло Косички и слушала, как тревожно бьется его сердце.

Солнце на востоке погибло. Лишь тусклое пятно, изредка сквозившее в прогалах подвижных туч, напоминало о нем. Липкуд оборачивался и вздыхал. Небо за спиной выглядело чуточку приветливей. Хотелось плюнуть на все и вернуться в Папарию.

— Да мне совсем не жутко! — подбадривал он себя. — Когда еще загляну к шаманам на пирушку? Поговорим по душам. Поборемся на костях. Ядовитого мха пожуем. Я потом такие истории насочиняю, что взрослые мужики ночами штаны мочить будут от страха.

— Как сыро, — удивилась Элла, высунув нос.

— А ну не вылезай!

Косичка вдруг остановился. Задрал голову. Послюнявил палец.

— Проклятые колдуны! — выругался он. — Ты глянь, чего творят!

— Чего творят? — спросила Элла.

— А ветер-то разный!

— Это как?

— Чуешь, в спину дует?

— Ага.

— С востока на запад идет, значит. А тучи с севера на юг плывут!

— А так быть не должно?

— Не должно! Жуть какая творится, а! Надо хоть заговор какой вспомнить…

Ничего толкового на ум не шло. Так они и добрели до соснового бора в молчании. Место было мрачнее утопшего леса. Вначале ничего так. Сосенки высокие, реденькие, а потом болота начались. На них дерева сплошь мертвые. Видно, корни сгнили. И чем дальше, тем гуще серой паутиной срастались ветки. Ветер качал верхушки, завывал меж стволов. Все кругом скрипело, волновалась мутная вода в лужицах среди травяных кочек. В носу стоял неприятный запах. И даже на губах как будто горчило от него.