Шепот под землей

И тут я его узнал. Вернее, понял, что он похож на отца. И на брата, Эша. С трудом поднявшись на ноги, я развернулся и посмотрел туда, откуда шли люди. Дорога, прямая и пыльная, тянулась по бескрайним полям. Кое-где отдельными полосами зеленели свежие всходы. Бесконечный поток людей, скота и запряженных в телеги лошадей двигался мимо меня к горизонту, подернутому рыжеватой дымкой. Там, вдалеке, ее пронзал, возносясь к небу, готический шпиль собора Святого Павла. Это был Лондон, это была Оксфорд-роуд. А молодой рыцарь с мечом мог быть только Тайберном. Тем самым первозданным Тайберном, который стремился вниз с холмов Хэмпстед и утолял жажду толпы, собиравшейся на публичные казни. И которого теперь указом самого короля загоняли под землю, дабы промочить сорок тысяч лондонских глоток.

Меня никуда не увозили. Просто откопали на восемьсот лет раньше.

– Ты – Тайберн, – сказал я.

– Сэр Тайберн, – поправил рыцарь. – А ты – Питер из «Пекуотер Истейт», ученик чародея.

– Вот черт, – вздохнул я. – У меня галлюцинации.

– Ты уверен?

– Я слышал, как кто-то читает вслух Чосера, – ответил я, – и понимал дай бог одно слово из пяти. А Великий сдвиг гласных, после которого все слова звучат по-другому, был позже. И значит, я все еще там, куда свалился.

Если бы я вдруг запел «Золотые годы» Дэвида Боуи, то кому-то просто пришлось бы меня пристрелить.

Я заглянул в канаву, из которой Тайберн и его приятели меня «спасли». На самом дне чернела яма с неровными краями, не шире кошачьего лаза в двери.

– Ну, если ты знаешь, что застрял, то какая разница, где ждать помощи? – спросил Тайберн. – И я, например, не считаю себя галлюцинацией.

– А может, ты призрак, – возразил я, не отрывая взгляда от ямы и пытаясь понять, что лучше: просто спрыгнуть вниз или нырнуть «рыбкой». – Или что-то типа остаточной памяти города.

Нет, пора, решительно пора составить нормальную терминологию для таких сущностей.

Я спрыгнул в канаву. На дне была мягкая, вязкая желтоватая глина. Та самая, лондонская. «Рыбкой» получилось бы быстрее.

– А может, лучше возьмем лодку, сплаваем в Саутворк? – предложил вдруг Тайберн. – Погуляем, выпьем, может, встретим веселых девиц из Фландерса. Ну давай, а? – взмолился он. – Развлечемся на славу! А то я…

Тайберн умолк.

– Что?

– Я здесь сижу совсем один, – закончил он, – уже так давно. Возможно, с пятидесятых годов девятнадцатого века, когда «захлебнулся потоком дерьма», как утверждает твой отец.

– Ты говоришь о том, о чем я только что подумал, – заметил я. – Как тут не подозревать галлюцинации?

Вот поэтому магия даже хуже квантовой физики. И то и другое, конечно, бросает вызов здравому смыслу, но все же бозон Хиггса, например, никогда не пытался со мной разговаривать.

– Слышишь? – спросил вдруг Тайберн.

Я уже хотел спросить, что именно, когда тоже услышал долгий вопль, летящий над полями со стороны Лондона. И вздрогнул.

– Что это такое?

Вопль раздался снова. В нем не было ни слов, ни смысла – только злоба, бессильная ярость и жалость к себе.

– Сам знаешь, – сказал Тайберн, – это ведь ты оставил его там, прикованного к мосту.

Эксперимента ради я сунул ногу в яму. Глина сомкнулась вокруг, неприятно шевельнувшись, словно живая.

Третий вопль звучал уже тише, рассеиваясь на ветру, теряясь в шуме толпы.

– Рано или поздно тебе придется освободить этого крючконосого мерзавца, – заметил Тайберн.

Но точно не сейчас, подумал я.

– Я не хочу умирать в этой яме, так и не открыв глаз, – сказал я.

– И не надо, – пожал плечами Тайберн и спрыгнул ко мне. – Есть другой путь.

– Неужели? – поднял я бровь. – Какой же?

– Вот этот, – ответил Тайберн и ударил меня навершием меча в висок.

Я пожалел о своем решении сразу же, как только открыл глаза в полной темноте и почувствовал, что вокруг коленей плещется вода. Было холодно – без движения даже гидрокостюм не держит тепло.

Я подумал: а стоило ли так торопиться? Не легче ли было умереть под теплыми лучами воображаемого солнца, чем встретить смерть здесь, в холодной темноте реальности? Не лучше ли умереть в блаженном неведении, чем все сознавать и сходить с ума от ужаса? Хотя для настоящего лондонца правильный ответ один: лучше вообще не умирать.

И тут у меня в голове родился самый идиотский план всех времен, начиная с того дня, когда я решил взять свидетельские показания у призрака. Такой невероятно глупый, что даже Болдрик[45] отверг бы его с ходу.