– «Я нашел ее».
Что-то тупое ударило ее по макушке. А потом она видела только тьму.
49
У Колтона Прайса был тщательно продуманный распорядок дня. Он выглядел так: он просыпался. Он растягивался. Спускался в подвал и старательно напрягал свои мышцы. Когда тренировка заканчивалась, он шел на кухню и готовил себе коктейль. Он принимал душ, слушая журчание воды, виртуозные композиции Генделя. Агриппина. Соломона. Иногда, если он был в настроении, Иуды Маккавея. Пять минут или меньше.
Каждый день одно и то же. Но не сегодня.
Сегодня он сидел в комнате, в которой не был уже очень давно. На пыльном синем мешке, который его мать называла «безвкусным» и «омерзительным», а его брат – «удобным» и «я все равно его куплю». Он был слишком велик для него сейчас. Его колени торчали под странными углами. Набивка сместилась, постарела и износилась больше, чем имела на то право, его копчик упирался в твердое дерево под ним.
Он не двигался. Он посмотрел на кровать. Она была безупречно заправлена. Не Лиам, а горничная, которая работала здесь когда-то давно, до того, как дом превратился в склеп. Покрывало на кровати было из черно-белой клетчатой фланели. На множестве броских подушек с бахромой настояла их мать. Идеальный каталог. Дом и сад. Изголовье кровати было из серого дуба. Плоская столешница была увешана трофеями.
Они уставились на него. Колтон уставился в ответ.
Свет из окна был окутан инеем, толстый слой льда увеличивал солнце, пока оно не залило трофеи преломленным золотом. На мраморных колоннах с гравировкой зажглась пыль. Маленькие металлические спортсмены позолотились в сверкающих красках. Его отец разбил несколько из них после смерти Лиама. Эти все еще лежали на полу. Разбитые. Гротескные. Разбитые золотые человечки для погребенного золотого мальчика. Они сидели под странными углами, уперев руки в бока или вовсе без рук. Время убегало от него все дальше и дальше, но здесь, в этой комнате, оно стояло совершенно неподвижно.
– Я пришел попрощаться, – сказал он в тишине.
Внизу раздался звонок в дверь. Он проигнорировал его. Он даже не был уверен, который час. В кои-то веки он не подумал надеть часы. Он проснулся от восхода солнца. Он проснулся с Лейн. Впервые за долгое время его не пугала мысль о том, что время может остановиться.
В дверь снова позвонили.
– Просто входите, – сказал он. – Я ждал.
Они опаздывали. Он ожидал их раньше. Он нарушил кардинальное правило Приората. Единственное правило Приората. Его дали ему в предупреждении в тот день, когда он принял посвящение в тайное сообщество Годбоула.
Смех зародился в груди. И умер в горле. Он не мог поверить, что когда-то думал, что сможет держаться подальше. Уайтхолл знал, с того самого момента, как увидел результаты тестов Колтона, что Колтон был не мальчиком, а существом. Он знал, как знала мать Колтона, что Колтон вернулся другим. Что, вырвавшись из ада, он унес его часть с собой домой. Что он лелеял ее все это время, эту привязанность к миру, не предназначенному для живых.
– Ничего хорошего из этого не выйдет, – сказал ему однажды Уайтхолл. Он боялся их. Возможности их союза, полумертвого мальчика и девушки, обладающей властью повелевать им. Он с ужасом думал, что тихий, послушный Колтон может подчиняться кому-то, кроме его самого. Колтон подумал, что ему это слишком нравится – иметь единоличную власть над чем-то, выкованным в адском пламени.
– Здесь должен соблюдаться порядок, мистер Прайс. Мы с вами играем с чем-то совершенно беспрецедентным, и я не могу сделать это без вас. Сосредоточьтесь на своем брате. Держитесь подальше от девушки. Не ставьте себя в положение, когда она может отвлечь внимание.
Дверной звонок звонил, звонил и звонил, как будто кто-то нажимал на кнопки десятки раз. Он отозвался гулкой мелодией, разнесшейся по всему дому.
– Господи Иисусе. – Он поднялся с подушки. Закрыл дверь, тихо прошептав, чтобы призрак Лиама не ушел. Он направился вниз по лестнице, все еще в спортивных шортах и старой футболке, атакуемый постоянным визгом звонка. – Господи, – повторил он, открывая дверь. – Что?