Шепот волка

– Это не одно и то же! – крикнул ему Симон. – И никогда больше не называй меня «малыш», ясно тебе! Я больше тебе не малыш, потому что ты уже не такой, как раньше. Нисколечко! Когда-то мы на самом деле были связаны крепко-накрепко. Но все это был пустой треп! Я лгал ради тебя, когда это тебе было нужно. Я не отходил от тебя. Может, я не значил для тебя столько, сколько ты для меня, но я всегда старался сделать ради тебя все что мог. А теперь ты бросаешь меня здесь одного… Ты просто мудак!

Майк вздрогнул, как от удара в лицо. Возможно, лучше было бы, если бы Симон отвесил ему хорошую затрещину.

– Симон, послушай же! Я…

– Нет! – рявкнул Симон.

Мир сразу окрасился в багровые тона, он приобрел оттенок запекшейся крови – точно такой же кровавый отблеск заходящего солнца падал и на лакированный бок синего «Форда». Угрожающий, злой красный цвет.

– Оставь меня в покое, Майк! Ничего больше не хочу про тебя слышать, никогда! Обойдусь без вас обоих! – И он выбежал из квартиры.

Майк бросился за ним, но Симон зажал руками уши, чтобы не слышать, что он кричит.

40

Иногда нас что-то ломает. Никто, кроме нас самих, этого не ощущает. Но это чрезвычайно больно. Настолько, что мы думаем: ранам уже никогда не зарубцеваться. Хоть и через тысячу лет. Именно так чувствовал себя Симон, стоя в подвале Тилии и уставившись на картонные коробки, в которых покоились останки его прежней жизни. Игры, в которые он иногда тайком играл до глубокой ночи. Книги, которые проглатывал и корешки которых видел на полке, засыпая. Музыкальные диски, прослушанные бессчетное число раз.

В коробках лежало столько всего, напоминавшего о счастливой, не омраченной ничем беззаботной жизни. О доме, где он скрывался от враждебного и опасного окружающего мира. Его место, где он чувствовал себя защищенным. А теперь обломки этого мира сгрудились в углу холодного, грязного подвала, где пахло камнем и подгнившими овощами. Симон нашел старую книгу сказок, которую мама читала ему в детстве. Когда он был еще слишком мал и не умел читать. Он листал страницы, рассматривая цветные картинки. Каждая из них была связана с каким-то теплым воспоминанием.

Например, «Бременские музыканты». Сказка, которую Симон особенно любил, и поэтому родители даже свозили его в Бремен посмотреть на скульптуры Осла, Собаки, Кота и Петуха перед Ратушей. Или «Рюбецаль», над которой мама часто смеялась, передразнивая Горного короля. И, конечно же, «Госпожа Метелица», слушая которую Симон всегда спрашивал, какими же холодными должны быть кровати, если набивать пододеяльники снегом.

Захлопнув книгу, мальчик крепко прижал ее к груди. Затем опустился на пыльный пол перед коробками и долго смотрел на противоположную стену, где на стеллаже были сложены вещи, оставшиеся после его бабушки с дедушкой. Старый торшер, множество вазочек для цветов, доисторический телевизор, ящики с елочными игрушками, книги и пластинки, куча всяких дедушкиных инструментов.

На всем лежал толстый слой пыли – как в том заброшенном лесном отеле, где Симон с Каро побывали днем. И здесь тоже все напоминало о прошлом, и воспоминаниям этим однажды было суждено стереться из памяти.

Тогда в отеле он еще спросил у Каро, чего она больше всего боится. «Одиночества, так же, как и ты, – ответила девочка. – И того, что меня забудут».

– Меня они тоже забудут, – прошептал он куче мусора в подвале. – Потому что в их жизни для меня больше нет места.

И вдруг все расплылось у него перед глазами, и по щекам потекли горячие слезы. «Наконец-то, наконец я смог расплакаться!» – подумал Симон. Он плакал долго. Все пережитое вместе со слезами выходило наружу. И это было хорошо. Он продолжал прижимать к груди книгу сказок.

41

– Значит, вот где ты скрываешься.

Симон испуганно смотрел на Майка. Он не слышал, как тот спустился к нему по лестнице. Майк вытащил из-под скамьи большую пузатую вазу, перевернул ее вверх дном и уселся на нее.

– Может, поговорим? – предложил он.

Симон, не расставаясь с книгой сказок, лишь пожал плечами. Книга служила ему как бы опорой и внушала чувство уверенности.

– Послушай, Симон, – откашлявшись, заговорил его брат. – Мне не дает покоя то, что только что произошло. Как-то по-дурацки все вышло. Я сам хотел тебе сказать, что мы переезжаем. Честно. Уже давно хотел. Просто никак не мог решиться, да и повода подходящего не было. К тому же мне не хотелось тебя этим огорошить, понимаешь? Всем нам пришлось много пережить, а уж сколько тебе, об этом я и говорить не хочу. Я подумал, что тебе нужно хоть немного пообвыкнуться здесь. Потому что понимал, что для тебя это будет непросто.

– Все нормально, – отозвался Симон, глядя на подгоняемые сквозняком пылинки. – Ты живешь своей жизнью, это я понял. Как я могу требовать, чтобы ты всегда был при мне? Все в жизни меняется.

– Нет, Симон, для нас с тобой ничего не изменилось. Я по первому зову готов прийти к тебе, и ты это знаешь. Гейдельберг, в конце концов, не на другом краю света, ты всегда можешь к нам приехать. Да и я, разумеется, буду иногда приезжать сюда.