Шерли

Однажды летним днем, который Каролина провела в полном одиночестве (дядя уехал в Уиннбери), – часы этого дня, ясные, безмолвные, безоблачные и безветренные, тянулись бесконечно от самого рассвета и казались невозможно тоскливыми, словно она погибала среди безлюдных и бескрайних песков Сахары, где нет ни клочка тени, а не сидела в цветущем саду английского дома с шитьем на коленях, без устали двигая иглой, внимательно следя за работой и размышляя о самых разных вещах, – так вот, в этот день Фанни подошла к дверям, взглянула на лужайку, на цветущие клумбы и, не обнаружив хозяйки, позвала:

– Мисс Каролина!

– Да, Фанни! – послышался тихий голосок.

Он донесся из беседки, и Фанни поспешила туда. В руке у нее была записка, которую она вложила в пальцы Каролины, такие слабые, что, казалось, они не в силах удержать послание. Мисс Хелстоун не спросила, от кого оно, и, даже не взглянув, уронила в складки своего шитья.

– Это принес Гарри, сын Джо Скотта, – сообщила Фанни.

Девушка не была волшебницей и не знала заклинаний, однако ее слова произвели на молодую хозяйку почти магическое действие: она оживилась, подняла голову и устремила на Фанни совсем не грустный, а бодрый вопрошающий взгляд.

– Гарри Скотт! Кто же его прислал?

– Он пришел из лощины.

Оброненное письмецо тут же подняли, печать сломали, и Каролина прочитала его за две секунды. В милейшем послании Гортензия Мур сообщала своей юной кузине, что вернулась из Уормвуд-Уэллса, и сегодня совсем одна, так как Роберт уехал на рынок в Уиннбери, и что будет чрезвычайно рада, если Каролина заглянет к ней на чашку чая. Добрая леди выражала уверенность, что подобная перемена окажется весьма полезна для Каролины, которая, вероятно, страдает без надежного совета и благотворного влияния с тех пор, как размолвка Роберта с мистером Хелстоуном отдалила ее от meilleure amie[87] Гортензии Жерар Мур. В постскриптуме просила Каролину срочно надеть шляпку и поспешить к ней.

Впрочем, Каролину торопить не пришлось: она с радостью отложила коричневый полотняный детский передничек для благотворительной корзинки, который обшивала тесьмой, торопливо поднялась наверх, спрятала локоны под соломенную шляпку и накинула на плечи шелковый черный шарф. Простая, но изящная драпировка выгодно подчеркивала ее фигуру, а темный цвет оттенял белизну платья и бледность лица. Каролина была счастлива хотя бы на несколько часов сбежать от печального одиночества, этого кошмара ее жизни, спуститься по зеленому склону в лощину, вдохнуть аромат простых полевых цветов, более сладкий, чем запах лилий или махровых роз. Конечно, она знала, что Роберта не застанет, но для нее уже счастье оказаться там, откуда он недавно ушел. Каролина так долго пребывала с ним в разлуке, что теперь, даже если она просто увидит его дом, войдет в комнату, где он сидел еще утром, уже почти встреча. Одна мысль об этом придала мисс Хелстоун сил и, став иллюзией, последовала за ней точно добрая фея. Незримые взмахи крыльев нежно ласкали щеки Каролины, ветерок с голубого летнего неба доносил шепот: «Роберт может вернуться, пока ты будешь в его доме, и тогда ты хотя бы увидишь его лицо, подашь ему руку, а может, даже посидишь минутку-другую с ним рядом».

«Тише!» – строго отвечала Каролина, а сама с восторгом внимала ободряющим словам.

Мисс Мур заметила из окна, как среди садовых кустов мелькнуло белое развевающееся платье Каролины, и вышла из дому, чтобы встретить девушку. Гортензия, как всегда прямая и невозмутимая, шагала спокойно и уверенно. Никакое волнение или спешка не могли нарушить величавости движений мисс Мур, однако она улыбнулась, заметив радость своей ученицы, которая тепло обняла ее и поцеловала. Польщенная и введенная в заблуждение, Гортензия нежно повела Каролину в дом.

Именно введенная в заблуждение! Если бы не оно, мисс Мур скорее всего выставила бы девушку вон и захлопнула за ней калитку! Если бы Гортензия Мур знала, в чем причина детской радости Каролины, то, наверное, рассердилась бы и оскорбилась. Сестры терпеть не могут юных девушек, которые влюбляются в их братьев: считают, что это какая-то нелепая ошибка, недоразумение, если не наглость или глупость. Ведь сами они не испытывают к своим братьям такой любви, какой бы нежной ни была сестринская привязанность, и потому, когда в них влюбляется какая-нибудь другая девушка, сестрам кажется, будто это отталкивающий романтический фарс. Первое чувство, что возникает у них в подобных случаях – как и у большинства родителей, вдруг узнавших, что их дети влюблены, – пренебрежительная неприязнь. Если это разумные люди, то со временем им удается подавить столь несправедливое чувство, в противном же случае оно остается навсегда, и сестры до конца дней своих недолюбливают невестку.

– Ты, наверное, ожидала, что я буду одна, когда прочитала мое послание, – заметила мисс Мур, провожая Каролину в гостиную. – Но я писала утром, а после обеда явились гости.