Шерли

– Если мне не помогут его осуществить, я сама что-нибудь придумаю. И, конечно же, не буду всю жизнь сидеть в Брайрфилде. Земля не так велика по сравнению с замыслом Творца, и мне хочется поездить хотя бы по нашей круглой планете.

– Где же ты собираешься побывать?

– Мечтаю сначала объехать наше полушарие, потом другое. Я решила, что буду жить настоящей жизнью. Не стану влачить жалкое существование, словно жаба под мраморной плитой, и не собираюсь долго и медленно чахнуть, как вы в своем домике у церкви.

– Как я? Что ты хочешь сказать, дитя мое?

– А разве не все равно, умирать ли от скуки или вечно сидеть взаперти в доме пастора? Всякий раз, когда я прохожу мимо, он напоминает мне склеп с окнами. Никого не видно и не слышно, даже кажется, что и дым из трубы никогда не идет! Что вы там делаете?

– Читаю, шью, занимаюсь…

– Вы счастливы?

– Неужели я буду счастливее, странствуя по чужим краям, как мечтаешь ты?

– Разумеется, и намного счастливее, даже если будете только путешествовать. Учтите, я-то стану ездить с определенной целью, но даже если вы будете постоянно в пути, как заколдованная принцесса из сказки, то все равно станете счастливее, чем сейчас. За один только день путешествия вы увидите множество холмов, лесов и ручьев, и все они будут выглядеть по-разному в зависимости от того, светит ли солнце или небо затянуто тучами, идет ли дождь или ясно, темно или светло. А у вас дома ничего не меняется: та же штукатурка на потолке, те же обои на стенах, те же шторы, ковры, кресла.

– Разве перемены необходимы для счастья?

– Да.

– Может, перемены и есть счастье?

– Не знаю, только чувствую, что рутина и смерть почти одно и то же.

В разговор вступила Джесси:

– Разве моя сестра не сумасшедшая?

– Но, Роза, – продолжила Каролина, – я боюсь, что бродячая жизнь, по крайней мере для меня, завершится так же, как в твоей книге: разочарованием, суетой и томлением духа.

– Неужели «Итальянец» заканчивается именно так?

– Да.

– Лучше перепробовать все и ничем не увлечься, чем ничего не испытать и прожить пустую жизнь. Поступить так все равно что уподобиться тому презренному лентяю, который зарыл свой талант в землю.

– Роза, настоящее удовлетворение получаешь лишь от осознания исполненного долга, – заметила миссис Йорк.

– Конечно, мама! И если Создатель дал мне десять талантов, мой долг употребить их в дело и приумножить. Не нужно хранить деньги в пыльном комоде! Я не стану класть свои таланты в надтреснутый чайник и запирать их в чулане с чайной посудой. Не стану я прятать их в ваш столик для рукоделия, чтобы они не задыхались там под грудой шерстяных чулок. Не положу я их и в бельевой шкаф, где простыни станут им саваном, и уж точно, мама… – Роза поднялась с ковра и продолжила: – Я никогда не спрячу их в супницу с холодным картофелем, чтобы они не томились в кладовой среди хлеба, масла, пирогов и окороков. Мама, Господь, который дал нам всем таланты, когда-нибудь вернется и от каждого потребует отчета. И тогда чайник, старый чулок, льняная тряпка и узорчатая супница предъявят скудные сбережения во многих домах. Позвольте хотя бы вашим дочерям пустить свои таланты в оборот, чтобы, когда придет время, они могли бы с лихвой вернуть долг Создателю.

– Роза, ты принесла образчик для вышивания, который я велела тебе взять с собой?

– Да, мама.

– Садись и вышивай метки для белья.

Роза тотчас же села и послушно принялась за работу. Через минут десять миссис Йорк спросила:

– Ты по-прежнему считаешь себя угнетенной жертвой?

– Нет, мама.

– Однако, насколько я поняла из твоей тирады, тебя возмущает любая женская работа по хозяйству.

– Вы неправильно поняли, мама. Мне было бы жаль, если бы я не умела шить. И правильно, что вы учите меня и заставляете работать.

– Даже когда прошу заштопать носки твоих братьев или подшить простыни?

– Да.

– Тогда к чему все твои разглагольствования?

– Неужели я должна заниматься только этим? Разумеется, я все сделаю, только я хочу большего. Я все сказала, мама. Мне сейчас двенадцать лет, и пока не исполнится шестнадцати, я не буду заговаривать о талантах. Четыре года буду покорной и трудолюбивой и освою все, чему вы сможете меня научить.

– Вы только посмотрите на моих дочерей, мисс Хелстоун! – воскликнула миссис Йорк. – Какая самоуверенность в столь юные годы! Джесси повторяет как заведенная: «Мне хочется», «Я предпочитаю», – а Роза вообще дерзит: «Я буду», «Я не буду»!

– Но ведь у меня есть причина, мама; кроме того, эти «дерзости» вам приходится выслушивать раз в год, когда подходит мой день рождения. Тогда я собираюсь с духом и говорю все, что думаю о жизни и своем предназначении. Я говорю, мама, а уж вам решать, слушать меня или нет.

– Я бы посоветовала всем девушкам, пока они не вышли замуж и не обзавелись собственными чадами, – продолжила миссис Йорк, – внимательно изучать характеры детей, которые им попадаются. Полагаю, тогда юные леди поймут, какая это ответственность – опекать беспечных, какой тяжкий труд – наставлять строптивых, и какое нелегкое бремя – воспитывать даже самых лучших!