Шерли

Луи Мур по-прежнему стоял, опершись на спинку кресла мисс Килдар, и наблюдал как под быстрыми пальцами на шелке распускаются лилово-зеленые букетики. После долгого молчания он спросил:

– Итак, тучи рассеялись?

– Полностью. Та я, что была два часа назад, и я теперешняя – совершенно разные люди. Мне кажется, мистер Мур, будто горе и тревоги, лелеемые в молчании, растут на глазах, словно дети титанов.

– Вы больше не станете взращивать подобные чувства втайне?

– Нет, если мне будет дозволено высказать их.

– Кем?

– Вами.

– Но почему?

– Из-за вашей замкнутости и сурового нрава.

– Неужели я суров и замкнут?

– Да, потому что горды.

– Отчего же я горд?

– Я бы сама хотела это узнать. Прошу вас, объясните.

– Возможно, одна из причин в том, что я беден: бедность и гордость часто неразлучны.

– Замечательная причина! Я была бы рада, если бы нашлась вторая, под стать первой. Вы уж подыщите ей достойную пару, мистер Мур.

– Легко. Что вы думаете о браке между сдержанной бедностью и своенравным непостоянством?

– Разве вы непостоянны?

– Не я, а вы.

– Клевета! Я непоколебима как скала, постоянна как Полярная звезда.

– Порой утром я выглядываю в окно и вижу прекрасную полную радугу, которая сверкает всеми красками и озаряет своим великолепием затянутое тучами небо жизни. Через час, когда я вновь смотрю в окно, одна половина радуги уже исчезла, другая поблекла, и вскоре на пасмурном небосводе не остается ни следа от этого благодатного символа надежды.

– Мистер Мур, не нужно поддаваться изменчивому настроению. Это ваш главный недостаток. Никогда не знаешь, чего от вас ожидать.

– Мисс Килдар, раньше у меня два года была ученица, к которой я сильно привязался. Генри мне дорог, но она была еще дороже. Генри никогда не доставлял мне неприятностей; она же не упускала такой возможности. Думаю, двадцать три часа из двадцати четырех она только и делала, что изводила меня.

– Она никогда не бывала с вами более трех или, в крайнем случае, шести часов подряд.

– Она выливала чай из моей чашки и таскала еду с моей тарелки, и тогда я целый день ходил голодный, что было весьма неприятно, поскольку я любитель хорошо поесть и не чураюсь скромных жизненных благ.

– Мне известны ваши пристрастия в еде, я знаю ваши любимые блюда…

– Но она портила эти блюда, а заодно выставляла меня глупцом. Я люблю поспать. Давным-давно, когда я еще ни от кого не зависел, мне не приходилось роптать, что ночи слишком длинные, а постель жесткая. Она все изменила.

– Мистер Мур…

– А когда она забрала у меня покой и радость жизни, она сама оставила меня, да так спокойно и хладнокровно, словно после ее ухода мой мир мог стать прежним. Я знал, что когда-нибудь встречу ее снова. И вот почти через два года мы увиделись под крышей дома, где она была хозяйкой. Мисс Килдар, как же, вы думаете, она обошлась со мной?

– Как прилежная ученица, которая многому у вас научилась.

– Она встретила меня высокомерно, укрылась за стеной отчужденности, а после держала на расстоянии своей холодностью, надменным взглядом и сдержанной вежливостью.

– Она была способной ученицей! Заметив вашу замкнутость, она и сама научилась принимать надменный вид. Прошу вас, сэр, разглядите в ее высокомерии собственную холодность!

– Совесть, честь и самая жестокая необходимость вынудили меня отдалиться от нее, сковали тяжелыми кандалами. Она же была свободна и могла бы проявить милосердие.

– Она никогда не имела достаточно свободы, чтобы переступить через чувство собственного достоинства и просить, понимая, что ее отвергнут.

– Значит, она была непостоянна, потому что мучила меня, как прежде. Когда я считал, что уже привык думать о ней как о надменной незнакомке, она вдруг начинала вести себя с очаровательной простотой, согревала меня теплом возрожденной симпатии, уделяла мне целый час такой ласковой, веселой и доброй беседы, что моя душа вновь раскрывалась ей навстречу, и я не мог изгнать ее образ из своего сердца, как не мог захлопнуть перед ней двери. Объясните, за что она меня терзала?

– Ей была невыносима мысль, что ее отвергнут. А кроме того, ей приходило в голову, что в сырую промозглую погоду классная комната не такое уж веселое место, и она считала себя обязанной заглянуть туда и узнать, не холодно ли вам с Генри, и хорошо ли растопили камин… А когда она приходила туда, уходить уже не хотелось.

– Но она была слишком непостоянной! Раз уж она приходила, могла бы появляться и чаще.

– А вдруг бы она пришла некстати?

– Завтра вы будете не такой, как сейчас.

– Не знаю. А вы?

– Я не безумен, благороднейшая Вероника! Можно провести день в мечтаниях, но на следующее утро придется очнуться от грез. Я очнусь в день вашей свадьбы с сэром Филиппом Наннели. Огонь хорошо освещает вас и меня, мисс Килдар, пока я говорил, я не отводил глаз от зеркала. Посмотрите, какая между нами разница! Мне тридцать лет, но я выгляжу гораздо старше.

– Вы слишком суровы. У вас мрачный лоб и бледное лицо. Я никогда не относилась к вам как к зеленому юнцу или как к младшему брату Роберта.