Шерли

– Вы правы. Не в том я сейчас положении, чтобы размышлять о женитьбе. Терпеть не могу этого слова! Я давно для себя понял, что любовь и женитьба – непозволительная роскошь, доступная лишь богачам, живущим в свое удовольствие и не думающим о завтрашнем дне. Либо это прибежище тех бедняг, которым не остается иных радостей, потому что из нищеты им не выбиться никогда.

– На твоем месте я считал бы иначе и подыскал себе жену с неплохим приданым в несколько тысяч фунтов.

– Где ее найти?

– Если бы такая возможность представилась, ты бы ею воспользовался?

– Смотря на каких условиях.

– Ты женился бы на старухе?

– Уж лучше щебень дробить!

– А на уродине?

– Фу! Я ненавижу уродство и преклоняюсь перед красотой. Мои глаза и сердце, Йорк, порадует лишь юное прелестное личико. Мрачная морщинистая образина будет мне отвратительна! Меня привлекает мягкость линий и нежность красок. Костлявость форм и блеклость не для меня! На старой уродине я не женюсь!

– Даже если она будет богата?

– Даже если она будет увешана драгоценностями с головы до ног! Я не смогу ее ни любить, ни даже на дух выносить! Жена должна быть в моем вкусе, иначе отвращение перерастет в деспотизм или в полное равнодушие.

– Роберт, если ты женишься на девушке порядочной, благонравной и богатой, хотя и не очень привлекательной, разве не смиришься с широкими скулами, большим ртом и рыжими волосами?

– Даже пробовать не стану! Мне нужно изящество форм, юность, стройность и, конечно же, красота!

– А также нищета и полная детская отпрысков, которых ты не сможешь ни одеть, ни прокормить. Под грузом забот их мать быстро утратит свою красоту, ты – разоришься, и тогда впереди тебя будут ждать сплошные страдания и невзгоды.

– Перестаньте, Йорк!

– Если ты такой романтик, Роберт, и вдобавок влюблен, то и говорить не о чем.

– Ничего подобного! Я не более романтичен, чем эти сушильни для сукна в поле.

– Что ж, если ты хозяин и сердцу, и голове, то нет причин отказываться от выгодной сделки. Во всяком случае, поживем – увидим.

– Йорк, вы прямо оракул!

– Не буду тебе ни советовать, ни обещать ничего конкретного. Просто не падай духом и действуй по обстоятельствам.

– Даже мой тезка Мур из астрологического альманаха не смог бы выразиться более осторожно!

– Пока мне до тебя дела нет, Роберт Мур: ты мне не родня, и мне безразлично, потеряешь ты свое состояние или нет. Ступай домой. Пробило десять, и Гортензия, наверное, недоумевает, куда ты пропал.

Глава 10. Старые девы

Время шло своим чередом, весна набирала ход. Внешне Англия преобразилась: поля и холмы зазеленели, сады зацвели, – однако на сердце у нее отнюдь не полегчало. Бедняки так же нуждались, владельцы фабрик подвергались нападкам. В некоторых областях торговля пребывала в полном застое, потому что война продолжалась, лилась кровь Англии, уровень жизни неуклонно понижался, и все это непонятно ради каких целей. Порой с Пиренейского полуострова доходили известия об успехе английских войск, но это случалось редко, зато Бонапарт постоянно занимался наглым самовосхвалением, разнося по миру вести о своих нескончаемых триумфах. Те, кто страдал от последствий войны, полагали, будто эта длительная и безнадежная кампания, предпринятая против силы, казавшейся им несокрушимой, обречена. Они требовали мира на любых условиях. Фабриканты вроде Йорка и Мура (таких были тысячи, война столкнула их на грань банкротства) настаивали на этом с энергией отчаяния. Они проводили собрания, выступали с речами, составляли петиции, ничуть не заботясь о том, какую цену придется уплатить за подобный мир.