Говоря по правде, я уже не так рвался ехать за доктором: бедняга Холмс настолько явно бредил, что казалось опасным оставлять его одного. Тем не менее если раньше он упорно отказывался от врача, то теперь явно горел желанием проконсультироваться, и именно с означенной персоной.
– Впервые слышу это имя, – сказал я.
– Вполне вероятно, дорогой Ватсон. Вы будете удивлены, узнав, что лучше всех в этой болезни разбирается не медик. Он плантатор. Мистер Калвертон-Смит хорошо известен на Суматре. Нынче он посетил Лондон. Однажды у него на плантации разразилась эпидемия этой болезни, врачей поблизости не было, ему пришлось самому заняться ее изучением, и это возымело серьезные последствия. Он большой приверженец порядка, вот я и задержал вас до шести: раньше вы его не застанете в кабинете. Если вы сумеете уговорить мистера Калвертон-Смита, чтобы он явился сюда и поставил нам на службу свой уникальный опыт – а исследование этой болезни сделалось его любимым коньком, – он несомненно сумеет мне помочь.
Я пересказываю замечания Холмса в виде связной речи, умалчивая о признаках терзавшей его болезни: как он время от времени начинал ловить ртом воздух, как судорожно дергались его руки. За те недолгие часы, что я у него провел, он стал выглядеть еще хуже. Резче обозначились лихорадочные пятна на щеках, ярче засверкали глаза, обведенные темными кругами, на лбу выступил холодный пот. Не изменилась, однако, утонченная галантность речи. Всегда, до последнего вздоха Холмс будет на высоте.
– Расскажите ему в точности о моем состоянии, – сказал он. – Передайте все, что вам запомнилось: человек умирает… умирает и бредит. Право же, не пойму, отчего все дно океана не покрыто сплошным слоем устриц, они ведь так быстро размножаются. Ах, я забрел не туда. Удивительно, как мозг управляет мозгом! О чем бишь я, Ватсон?
– Вы давали мне инструкции по поводу мистера Калвертон-Смита.
– А, помню-помню. Это для меня вопрос жизни и смерти. Киньтесь ему в ноги. Ватсон. Отношения у нас совсем не дружеские. Его племянник, Ватсон… Я заподозрил нехорошее и дал ему это понять. Мальчик умер страшной смертью. Он имеет на меня зуб. Ватсон, постарайтесь его задобрить. Уламывайте, умоляйте, приведите его сюда любой ценой. Он единственный может меня спасти!
– Я доставлю его в кэбе, даже если придется запихнуть его туда силой.
– Не делайте ничего подобного. Уговорите его. А потом возвращайтесь первым. Найдите любой предлог, почему не можете ехать с ним вместе. Не забудьте, Ватсон. Вы ведь меня не подведете? Ни разу не подводили. Несомненно, у этих тварей есть природные враги, которые ограничивают поголовье. Мы вдвоем, Ватсон, свое дело сделали. И что же тогда: устрицы захватят весь мир? Нет-нет, какой ужас! Сохраните у себя в памяти, Ватсон.
Когда я уходил, у меня перед глазами стояла эта сцена: обладатель блестящего ума балаболит как бессмысленный младенец. Холмс отдал мне ключ, и меня обрадовала мысль, что теперь он не запрется на замок. Миссис Хадсон, дрожа и проливая слезы, ждала в коридоре. Перед выходом на улицу я слышал тонкий голос Холмса, распевавшего в бреду.
Пока я подзывал кэб, кто-то подошел ко мне в тумане.
– Как мистер Холмс, сэр? – спросил он.
Это был наш старый знакомец, инспектор Мортон из Скотленд-Ярда, в партикулярном твидовом платье.
– Очень плох, – ответил я.
Инспектор бросил на меня престранный взгляд. В нем явно читалось торжество – но нет, это было бы чудовищно; дурную шутку, верно, сыграл отсвет наддверного окна.
– До меня доходили слухи, – сказал он.
Подъехал кэб, и мы с инспектором расстались.
Лоуэр-Берк-стрит представляла собой ряд красивых домов на зыбкой границе Ноттинг-Хилла и Кенсингтона. Здание, у которого остановился кэбмен, глядело чопорно и со сдержанной респектабельностью: старомодная железная ограда, массивная раздвижная дверь, начищенные латунные детали. Всему этому соответствовал важный дворецкий, появившийся на пороге в розоватом сиянии электрического света.
– Да, мистер Калвертон-Смит дома. Доктор Ватсон? Очень хорошо, сэр, я отнесу вашу карточку.
Похоже, мои скромные фамилия и звание оставили мистера Калвертон-Смита равнодушным. Через полуоткрытую дверь до меня доносился его высокий и резкий, с нотками раздражения, голос.
– Кто он, этот человек? Чего хочет? Боже мой, Стейплз, сколько можно повторять, чтобы вы не беспокоили меня в часы занятий?
Зазвучал тихий, бормочущий поток объяснений дворецкого.
– Вот что, Стейплз, я его не приму. Не могу ни с того ни с сего прерывать работу. Меня нет дома. Так ему и скажите. Если ему позарез нужно со мной встретиться, пусть придет утром.
Снова полилась негромкая ровная речь.
– Ну хватит, так ему и передайте. Пусть приходит утром или не приходит вообще. Моей работе нельзя мешать.
Я подумал о Холмсе, который мечется на одре болезни и, верно, считает минуты, дожидаясь помощи. Время было не такое, чтобы держаться за формальности. От того, как быстро я управлюсь, зависела его жизнь. Не дождавшись, пока смущенный дворецкий принесет извинения, я протиснулся мимо него в комнату.