– Все движется быстро и по расписанию. Судя по развитию событий, вы, вероятно, отбудете в Берлин до конца недели, – произнес секретарь. – И прием, который вам окажут, мой дорогой фон Борк, вас, полагаю, удивит. Я знаю, как высоко ценят на самом верху вашу деятельность здесь, в Англии.
Секретарь – рослый, плотно сложенный, раздавшийся в ширину, – говорил медленно, внушительным тоном, что в основном и способствовало его политической карьере.
Фон Борк презрительно рассмеялся:
– Втереть очки этим англичашкам немудрено. Народец бесхитростный, податливый – просто на редкость.
– Право, не знаю, – раздумчиво отозвался секретарь. – Они блюдут неочевидные границы, и следует научиться эти рамки не преступать. На вид они простодушны, однако на это простодушие иностранцы и ловятся. Поначалу кажется: готовы на любые уступки, но потом внезапно натыкаешься на полную непреклонность и понимаешь, что черта проведена бесповоротно, остается только мириться с данностью. У этих островитян, к примеру, принято чтить условности, которые никак нельзя обойти.
– Вы имеете в виду «быть в хорошей форме», «соблюдать правила игры» и все такое прочее? – Фон Борк страдальчески вздохнул.
– Да, британские предрассудки и условности в самых затейливых проявлениях. Сошлюсь на один из собственных самых ужасных провалов: я могу позволить себе говорить о своих осечках, поскольку вы вполне осведомлены о моей работе и способны оценить успехи. Произошло это во время моего первого приезда сюда. Меня пригласили провести уик-энд в загородном доме одного министра. Разговоры велись чрезвычайно неосторожные.
Фон Борк кивнул и коротко заметил:
– Я там был.
– Именно. Так вот, я, разумеется, направил резюме беседы в Берлин. К несчастью, в подобного рода делах наш дражайший канцлер порой ведет себя довольно неуклюже: из его случайной обмолвки стало ясно, что ему известно о тех беседах. След, разумеется, привел ко мне. Вам трудно представить, во что это для меня обошлось. Доброжелательности наших британских хозяев как не бывало, можете мне поверить. Мне потребовалось два года, чтобы хоть как-то это загладить. Но вы, изображая спортсмена…
– Нет-нет, тут совсем другое. Изображать – значит подделываться. А мне это не нужно: я прирожденный спортсмен, чем и наслаждаюсь.
– Что ж, тем убедительнее. Вы принимаете участие в парусных гонках. Охотитесь в компании, играете в поло, не пропускаете ни одного состязания, ваша четверка лошадей выигрывает приз в «Олимпии». Я даже слышал, что вы боксируете с молодыми офицерами. И что в результате? Никто не принимает вас всерьез. Вы «рубаха-парень», «вполне приличный для немца», – выпивоха, завсегдатай ночных клубов, залихватский щеголь. А между тем этот загородный дом – источник половины проблем королевства, а его хозяин-спортсмен – самый опытный агент секретной службы в Европе. Вы гений, мой дорогой фон Борк, настоящий гений!
– Вы льстите мне, барон. Однако я со всей определенностью могу утверждать, что не потратил даром те четыре года, что пробыл в этой стране. Я еще не показывал вам свою небольшую коллекцию. Вы не против зайти на минутку в дом?
В кабинет можно было попасть прямо с террасы. Фон Борк толкнул дверь и, ведя за собой гостя, щелкнул электрическим выключателем. Потом прикрыл дверь за грузной фигурой секретаря и тщательно задернул тяжелую штору перед решетчатым окном. И только приняв все эти меры предосторожности и убедившись в их действенности, он повернул к гостю загорелое лицо с орлиным носом.
– Здесь не весь мой архив, – сообщил он. – Вчера моя жена с домочадцами отправилась во Флиссинген и забрала не слишком важные бумаги с собой. Разумеется, я должен просить посольство взять остальные на сохранение.
– Все уже тщательно подготовлено. Ваше имя внесено в особый список. Вам с вашим архивом открыт зеленый свет. Конечно, не исключено, что уезжать нам не придется. Англия может бросить Францию на произвол судьбы. Мы уверены, что между ними нет никакого обязывающего соглашения.
– А с Бельгией? – спросил фон Борк, со всем вниманием ожидая ответа.
– Да, и с Бельгией тоже.
Фон Борк покачал головой:
– Вряд ли с Бельгией пройдет этот номер. Договор определенно существует. Если Англия останется в стороне, ей конец – полный и окончательный. Она никогда не оправится после такого унижения.
– Но, по крайней мере, Англия пока может не вступать в войну.
– А как быть с ее честью?