Шерлок Холмс и страшная комната. Неизвестная рукопись доктора Ватсона

— Понятно. И убит никому неизвестный человек? — решил было подытожить Холмс.

— Да. То есть… нет. Человек как раз известнейший, во всяком случае в Англии. Только это, конечно, не он… Тот давно в могиле… А убийства я и впрямь не видел, хотя стоит оно у меня в глазах во всех мельчайших подробностях… — Рассказчик явно запутался, стал нести какую-то околесицу, совершенно этого не замечая, пока не сказал и вовсе страшного: — С субъективной точки зрения я не был свидетелем… я был убийцей…

Тишина наступила такая, что слышно стало, как отбивает два часа пополудни далекий Биг-Бен. Бросив взгляд на Холмса, я дал понять, что диагноз мной уже поставлен. Однако Холмс и бровью не повел. Для меня же стало ясно, что мы имеем дело с навязчивой идеей, даже с самой классической паранойей, и надо прекращать этот бессмысленный разговор, пока он не вылился в какой-нибудь мучительный припадок. Дальнейшее только подтвердило мои опасения.

— И убийство это я совершил… во сне!

— Ах, во сне?

— Да, во сне. Но было оно наяву. Наяву, джентльмены! В этом могу поклясться!

Мне стало жаль Холмса, он так ждал настоящего дела, но как ни интересен был этот случай сам по себе, все же душевные заболевания не входили в сферу компетенции моего друга. И тогда, решив воспользоваться случаем, я спросил:

— А не могли бы вы в таком случае описать нам вашего э-э… врага, мистер Торлин, и подробней, тем более, если я не ослышался, человек это известный?

— Известнейший!

— …и уже покойный?

— К сожалению. Потому и стоит посреди Лондона.

— Кто стоит посреди Лондона? — не понял Холмс, и костяшки его пальцев, сжимавших трубку, побелели от напряжения.

— Нельсон!

Многого, конечно, можно было ожидать от бедного неврастеника, но все же не этого.

— Ах, Нельсон?

Я едва воздержался от улыбки, но, взглянув на Холмса, был немало удивлен. Весь этот бред он слушал серьезно и внимательно, а потом, кивнув в знак согласия с последней репликой учителя, с силой ударил себя трубкой по колену.

— Вот оно, Ватсон! Черная повязка! Но… почему тогда не черные очки?

— Вероятно, в те времена их еще не изобрели, — пробормотал я озадаченно, но моя остроумная догадка пропала втуне — меня перебил учитель. Его как прорвало и он зачастил, будто боясь забыть подробности своего сна:

— Да, да… именно черная повязка! Красавец-шатен, с черной повязкой на глазу и зловещей улыбкой анаконды, в сером кафтане и малиновой треуголке… Мы боролись с ним не на жизнь, а на смерть. Ярость в нем кипела просто нечеловеческая. Он было собрался проткнуть меня шпагой, но шпага его соскользнула, и это дало мне возможность ударить его кулаком в лицо. Злодей зашатался, попятился и, не удержавшись на ногах, выпал из открытого окна прямо в пропасть… Он кричал так страшно… От его крика я и проснулся.

— И только на этом основании строится ваша уверенность в том, что в доме произошло убийство? — не удержался я от профессионального вопроса.

— Да, джентльмены, произошло настоящее убийство и очень страшное. Ведь крик-то был… настоящий! Душераздирающий предсмертный крик! Не успел я опомниться, как ко мне в комнату влетел Фредди. Мне пришлось взять себя в руки, чтобы мой страх не передался мальчику, и я сказал ему, как мог более спокойно и твердо, что, мол, напрасно он пугается подобных пустяков, так кричит лесной кот, когда напорется на колючку боярышника. Сонный Фредди легко этому поверил. Сам же я знаю, что крик это был человеческий, полный предсмертной муки и отчаяния! Тут мы услышали второй крик, едва ли не более жуткий — как запоздалое эхо.

— Может, это и было эхо?

— Тогда мне так не показалось, потому что крик звучал уже с другой стороны замка и по характеру был совсем иной.

— Что вы имеете в виду?

— Ну, в нем звучал скорее панический ужас, а не предсмертное отчаяние. И повторялся он многократно, а первый, напротив, тянулся одной долгой угасающей нотой. Будто таял. Но, может, акустика его так исказила или это была игра моего расстроенного воображения. Когда все стихло, я пошел уложить Фредди, который, надо сказать, мгновенно заснул. Вернувшись к себе, я лег и, несмотря на сильнейшее потрясение, а может, благодаря ему, мгновенно уснул и сам. Сквозь сон я слышал будто собачий вой. Но проснуться уже не мог.

Утром Фредди спросил:

— Может, это был не лесной кот, Тонни?

— Почему… не кот?

— Не знаю… Да и лицо у тебя такое… странное.

— Ничего удивительного, малыш, из-за этого несчастного кота мне приснился дурной сон. Только и всего.

— Да, сны порой бывают на редкость неприятные, — заметил проницательный Фредди, посмотрел мне в глаза и, повернувшись на каблуках, пошел к себе. Воспользовавшись случаем, я решил, пока не поздно, пойти осмотреть сад. Мне было тревожно, мало ли что может увидеть там бойкий мальчишка, прежде чем увидят то взрослые. Но, к моему недоумению, дверь в коридор оказалась…

— Заперта? — подсказал Холмс.