Шесть дней

Здесь же в присутствии секретаря парткома Середин получил копию письменного распоряжения. О снятии его с работы в приказе директора не было ни слова. Середин не стал упрекать Логинова в забывчивости.

…Именно так началось. Другого начала не было. Их никогда до этого не связывали никакие особые интересы, кроме тех, какими жили почти все полторы тысячи других работников доменного цеха. Редко встречались, да и то по делам служебным. Что могло устремить их друг к другу?

Но было что-то еще, не поддающееся анализу. Потом уже, много спустя после объяснения с Логиновым в кабинете Середина она вспомнила, как неожиданно встречались их взгляды на собраниях, в столовой, где-нибудь у печей.

Однажды, недели через две после стычки с директором, Середин явился прямо к ней в лабораторию и попросил выйти с ним. Они зашагали вдоль железнодорожных путей под могучими стальными конструкциями. Она шла подле него, сунув руки глубоко в карманы пальто, касаясь его локтем.

— Хочу отплатить вам добром за добро, — сказал Середин. — Вчера меня пригласил секретарь партбюро Новиков, запер дверь и спросил, правда ли, что от меня жена ушла? Глаза опустил и ждал моего ответа. — По тону Середина, хоть и не видя его лица, она поняла, что спутник ее усмехается. — Видно, никакого удовольствия не доставлял ему этот вынужденный разговор. — Я ему говорю: «Ушла. Но кого, кроме меня, это может интересовать?» «А вот, оказывается, интересует, — говорит. — Есть тут у меня одна писулька. В чужую душу не влезешь, а предупредить по своей должности обязан. Еще, — говорит, — одна женщина упоминается, сплетня, должно быть…» — Середин помолчал и удрученно добавил: — Никогда еще так со мной в партбюро не разговаривали…

Они прошли молча несколько шагов.

— Что заставило вас рассказать мне… об этом? — спросила она.

— Хочу оградить вас от сплетен, — сумрачно ответил Середин.

— Каким образом?

— Теперь, после моего сообщения, вы не будете меня защищать, станете осмотрительнее.

— А зачем? — спросила она и впервые, пока они шли рядом, взглянула на него снизу вверх, он был выше ее. — Вы боитесь, что я скомпрометирую вас?

— Как вы можете меня скомпрометировать? — Она почувствовала, что ее спутник пожимает плечами. — Да мне и безразлично… Я думаю не о себе, а о вас.

— Но кого могут интересовать наши отношения? — удивилась она. — В них нет ничего порочащего ни вас, ни меня. Я давно наблюдаю за вами, давно понимаю, как вам тяжело, как трудно противостоять текучке, грубости, производственному бескультурью. Да, временами мне хотелось помочь вам. И кажется, недавно я достигла цели. Что же в этом плохого. И какая тут связь с тем, что от вас ушла жена?

Середин ссутулился, и опять она скорее почувствовала это движение, чем увидела.

— Какая-то связь все-таки, наверное, есть, — пробормотал он.

— Если так, объясните же, в чем эта связь. Я не понимаю, но хочу знать. Я имею право знать.

— Хорошо. Но не сейчас и не здесь.

— Вы правы, — сказала она. — Я удивилась, как вы смело явились ко мне, на глазах сотрудников. Но я рада, что вы пришли. Просто рада. Где мы продолжим этот, скажу вам откровенно, странный для меня разговор?

Они условились встретиться на другой день. Это была их первая встреча из немногих, в парке, отделявшем, по мысли архитекторов, завод от жилого массива «старого» города, заложенного еще в тридцатые годы.

IX

Ей не хотелось ехать домой на правую сторону водохранилища в новый город и затем, через какие-нибудь два часа, повторять обратный путь в тряском автобусе. Она пошла в парк.

Он начинался в трехстах метрах от проходной за площадью и трамвайной остановкой. С тридцатых годов деревья и кусты разрослись, дорожки в середине лета тонули в зелени. Нелли Петровна шла по аллее, с наслаждением вдыхая запахи парка. Солнце склонялось к горизонту, и его косые лучи легко прорывались в просветы между стволами деревьев и ветвями кустов. Никогда прежде она не была здесь. Совсем рядом с заводом такое приволье и так легко дышится. «Молодцы!» — мысленно поблагодарила она архитекторов, в те далекие годы создавших зеленый уголок города.

В сумерках она подошла по боковой аллее к воротам, где они условились встретиться. Одинокая фигура темнела прямо посреди аллеи. Середин нарочно не прятался от возможных чужих взглядов. Она бы так на виду не ждала, укрылась бы во мраке, царящем среди листвы.

В том, что он стоял открыто и ждал ее, было что-то подкупающее: он вел себя смело, не видел повода скрывать свои поступки. «Честный человек…» — подумала она, подошла и легко и просто взяла его под руку. Он хотел что-то сказать, но запнулся, промолчал, и они неторопливо пошли по аллее в глубину парка.

Ей не хотелось говорить, что она здесь давно, что наслаждалась зеленью и тишиной парка, что она готова выслушать его. Все эти слова невольно создавали бы впечатление обыденности их встречи. Звучали бы оправданием для них обоих — вот, мол, пришла просто погулять…