Шесть граней жизни. Повесть о чутком доме и о природе, полной множества языков

Словом, речь идет об общем мире. Если отдельная пчела хочет попросить о помощи или подбодрить, она может сделать это напрямую посредством особых ароматических веществ, или феромонов. Нередко как раз подобные непосредственные импульсы и являлись зачатками языка. Так что же его затем формирует? Он развивается при определенной численности индивидов или в общем жилище? Или язык возникает благодаря совместной задаче, касающейся чего-то за пределами нынешнего момента, к примеру сбора меда? Наверно, всё сразу. По крайней мере, пчелы показали, как можно создать совершенно особый, изумительный язык.

Открытие языка пчел было сенсацией, и в 1973 году фон Фриш получил за это Нобелевскую премию. Он разделил ее с Конрадом Лоренцем и Николасом Тинбергеном, которые также изучали поведение животных. Биология долго занималась определением видов, но теперь пчелам отвели место не только в коллекциях насекомых. Их танец вошел в лингвистические теории.

То, что насекомые, оказывается, имеют сложную систему коммуникации, факт революционный, хотя и вызвавший затруднительные вопросы. Ведь считалось, что именно язык возвышает нас над другими видами. А выходит, не одни мы стоим так высоко?

Пока фон Фриш исследовал язык пчел, вопрос о высокостоящих видах успели изрядно дискредитировать. Нацистское разделение рас на высшие и низшие противоречило как морали, так и разуму и имело глубочайшие последствия. С другой стороны, вообще было не очень приятно видеть высокий уровень развития у других видов, пусть даже они имели не слишком развитый язык. Иначе говоря, этот вопрос замалчивали.

На самом деле ситуация для пчел как раз тогда всерьез ухудшилась. Они привыкли двигаться средь диких цветов в мелкомасштабном мире полей и межевых канав, но в послевоенные годы мелкие крестьянские хозяйства стали уступать место крупным сельскохозяйственным предприятиям с несчетными вариантами пестицидов. Зачастую последствия их использования были непредсказуемы, так что противогрибковое средство могло, например, вдвое усилить воздействие инсектицида. Вредные насекомые быстро приобретали устойчивость к ядам, но от отравы стали погибать насекомоядные птицы. Сходным образом дело обстояло и с пчелами. Хотя ДДТ давно исчез с рынка, он по-прежнему содержался в почве и попадал в пыльцу, которую собирали пчелы.

Разумеется, ценность пчел понимали, и их тоже начали разводить в промышленном масштабе. Сейчас фабрики производят миллионы пчелиных роев; объектом промышленного разведения стали и шмели. Они опыляют в теплицах томаты и ягодные растения, меж тем как пчел загружают в огромные контейнеры и транспортируют через целые континенты. Огромные поля монокультур обеспечивают им однообразное питание, вдобавок сдобренное новехонькими инсектицидами, так что, пожалуй, неудивительно, что иммунитет у пчел резко ухудшился. К кишечному паразиту Nosema apis присоединился опасный клещ Varroa, который поражает и диких пчел, вдобавок сами пчелы начинают с трудом находить дорогу с полей домой. Что еще хуже – численность пчел и шмелей в Европе сократилась на семьдесят пять процентов, а в США исчезло девяносто процентов шмелей. Если пчел-опылителей не станет, нам тоже грозит катастрофа.

Что здесь виновато: пестициды, монокультуры или утомительные перевозки? Влияют ли на ориентацию пчел мачты мобильной связи и имеют ли значение изменения климата? Вероятно, виновато всё в совокупности, ведь крупномасштабные замыслы, похоже, не берут в расчет мелкомасштабную жизнь.

Поскольку в городах пестицидов меньше, кое-где ставят ульи на крышах домов, в том числе на соборах вроде парижского Нотр-Дама. Но шмели и дикие пчелы схоронились в основном в частных владениях, где их теперь больше, чем на всё более редких пастбищах. На маленьких лесных участках их не вынуждают постоянно спариваться под лампами дневного света, как на фабрике, и они сами выбирают себе друзей и подруг.

Возле двери пчелы-одиночки мало-помалу пропали – наверно, после игр на весеннем солнце их пути разошлись. Если, в отличие от медоносных пчел, они не создали свой особый язык, то просто потому, что им было незачем делиться с другими информацией. Но, как и у других пчел, у них, разумеется, есть собственный внутренний мир цветов, поисков и воспоминаний. По всей вероятности, они хорошо представляли себе окружающий ландшафт, ведь из дверной обшивки вылетали вполне целеустремленно. И службу опылителей выполняли превосходно, хоть и не сообщали друг дружке, что одуванчики цветут на востоке. Достаточно, что они сами знали, где находятся цветы.

У древесных шмелей первый выводок появился в мае. Пищи для роста они имели не так много и выглядели трогательно маленькими, зато были чрезвычайно энергичны. Перед домом к двери вела метровой ширины полоса травы, и, когда я собралась постричь ее с помощью доставшейся в наследство электрокосилки, из стены мигом явился возмущенный патруль. Ведь косилка неприятно вибрировала рядом с их гнездом, а их территория явно захватывала и часть наружного пространства.