Шесть граней жизни. Повесть о чутком доме и о природе, полной множества языков

Стало быть, мы проглядели коммуникацию девяноста восьми процентов живой сферы Земли. Лишь тонкая поверхность воды отделяла этот мир от нас, и под нею всё полнилось волнами звуков. В них было всё – от сольного пения до дуэтов и хоров. Подобно птицам, рыбы как будто бы любят петь для своих самок на рассвете и в вечерних сумерках, а бычки-бубыри, которыми кормится молодая треска, даже спариться не могут, пока самочки не услышат их пения. К сожалению, теперь его часто заглушает рев прогулочных катеров, так что треска пропала не только по причине хищнического лова.

На старом учебном судне разговоры шли о песнях китов. Звонкий щебет белух, за который их прозвали морскими канарейками, проникал сквозь корабельную обшивку. Песни горбачей, наоборот, звучали глухо и могли продолжаться часами, причем некоторые пассажи повторялись как общий рефрен. Сейчас считают, что память их опирается на что-то вроде рифм, ведь даже если в песне сотни элементов, по пути к месту размножения все ее вспоминают. Но мало-помалу время вмешивается в песню, вставляет новые партии в более быстром темпе. Через восемь лет вся песня уже переделана, репертуар обновился.

Мне казалось, что изменение в песне китов – красивое мерило времени. На учебном судне звонил колокол, когда переворачивались песочные часы и сменялись вахты, а мы одолевали одну морскую милю за другой. Песня кита длилась примерно так же долго, как одна склянка на судне, а потом начиналась сначала.

Как и у птиц, песня у китов, по-видимому, была и выражением чувств, и средством общения. И почему бы морским обитателям тоже не создавать красоту? Ученые видели, как маленькая рыба-шар чертит плавниками на песчаном дне красивые цветочные формы. На заключительном этапе она декорировала большой песочный цветок ракушками, которые приносила во рту, ведь завершенное произведение искусства могло привлечь самочку. Вот такое же творческое стремление определенно свойственно и китам.

У кашалотов голоса более скрипучие, с примесью легкого пощелкивания, и слышно их на многие километры. Для человеческого уха – сплошной треск, однако сами киты наверняка различают малейшие нюансы, поскольку эти звуки служат подтверждением идентификации, призывом к сбору и предупреждениями. Точно так же они могут быть и чувственной эхолокацией, помогающей достигать тысячеметровых глубин.

У кашалота самый большой на свете мозг. Для чего же он используется? О чем киты думают? Неизвестно. Единственные китообразные, с которыми люди пытались установить контакт, это пойманные дельфины, но пойманные не затем, чтобы побольше о них узнать. Люди пытались научить их человеческим словам, хотя у дельфинов отсутствует гортань. На языке знаков они, во всяком случае, усвоили примерно шесть десятков сигналов, соответствующих нашим существительным и глаголам, и с их помощью понимали этак с тысячу фраз. Главным образом типа «дотронься хвостом до мяча, а потом перепрыгни через него».

Я видела это в дельфинарии и задним числом расстроилась. Антропоцентризм делает людей весьма узколобыми. Свободная жизнь дельфинов требует куда большего интеллекта, чем показательные фокусы, и их коммуникация определенно коренным образом отличается от нашей. Она приспособлена к среде с иными условиями, так что нам никогда не овладеть их языком. Дельфин испускает за секунду семьсот звуковых импульсов, чтобы с помощью эхолокации составить представление о том, что находится в нескольких сотнях метров. Причем он не только различает материалы вроде меди и алюминия, но прежде всего чувствует, живое ли перед ним существо и если да, то дружелюбно оно или враждебно.

Между собой дельфины общаются свистом. И кажется, у всех есть собственный сигнальный тон, наподобие имени; к тому же одна исследовательница выделила сто восемьдесят шесть видов свиста, которые разделила на двадцать классов соответственно разным действиям. Похоже, это действительно особый язык.

При близком общении дельфины переходят на жесты или прикосновения, причем распространяют их и на другие виды, поскольку социальный характер этих китообразных не ограничен собственным видом. Аристотель описывал, как мальчишки плавали верхом на дельфинах, и сама я, путешествуя по Греции, видела, как они игриво выпрыгивают из воды перед кораблем, словно буксируют его. Они играли с нами и молниеносно следовали нашему курсу, будто знали его заранее. Греческие моряки охотно рассказывали легенду: Аполлон якобы принял вид дельфина, когда отправился на сушу посоветоваться с оракулом, после чего в честь дельфина оракул и назвали Дельфийским, а поселение – Дельфами.

Может, у дельфинов просто существует некая древняя память о нашем родстве? Фактически у нас один предок, хотя впоследствии родственные связи сложнейшим образом разветвились. Пятьдесят миллионов лет назад киты были в родстве также с парнокопытными и вели амфибиотический образ жизни в прибрежной зоне. Так почему же они вернулись в море? Из лояльности или из предусмотрительности?