Шесть граней жизни. Повесть о чутком доме и о природе, полной множества языков

Вспомнив о нем, я еще больше расчувствовалась. Должно быть, собирая материал для общего жилища, он в грозу отбился от своих. Они прекрасно обойдутся без него, но ему без них не выжить. Он был всего‑навсего незначительной частицей большого общества, которое придавало смысл его жизни. «Муравьишка», – пробормотала я.

В этот самый миг мне вспомнилось, что когда-то так называли и меня. Я отчетливо видела то место, потому что оно было частью моей жизни. В научном зале Нобелевской библиотеки, где я много лет сидела и писала, всегда царило приглушенное освещение. Располагался он ниже уровня земли, и средневековые своды создавали у меня ощущение глубин времени, где я была исчезающе малой частью чего-то большого. Надо мной на нескольких уровнях шла жизнь, хотя я ее не слышала, а за окнами виднелись ноги людей, спешивших к другим целям.

Обыкновенно в зале было несколько женщин, и, даже не вступая в разговоры, мы чувствовали некую общность, при том что каждая стремилась к собственной цели. Сама я в ту пору часто работала с книгами на иностранных языках и медленно одолевала рассуждения и запутанные сноски. Близоруко пробиралась сквозь дебри слов, в совокупности составлявших фразы, и фраз, что в совокупности могли подсказать взаимосвязи. Учуяв какой-нибудь интересный след, я знала: это начало не менее трудоемких «раскопок», а значит, нужны терпение и выдержка.

В конце дня мимо проходил испанец-служитель со стопками книг на скрипучей тележке. Он знал, что я занималась и испанскими материалами, так что порой мы перекидывались словечком-другим. А поскольку под вечер я часто сидела в зале одна, он прозвал меня Hormiguita, Муравьишка. «Погасишь свет перед уходом, Hormiguita?» – говорил он и вез свою тележку с книгами дальше. Каждый на свой лад, мы оба протягивали соломинку к муравейнику, ведь то, с чем мы работали, как и очень многое в жизни, требовало действий многих участников. Других было видно не всегда, и всё же они подразумевались.

Муравьи на кухне пропали. Наверняка орудовали где-то в стене, хотя я их не замечала. Незримая жизнь – дело самое что ни на есть обычное, ведь практически за всем прячутся миллионы анонимных существ – и в обществе, и в книгах. Мимоходом вполне можно назвать человека Муравьишкой, и, если вдуматься, это, пожалуй, похвала.

Вид с веранды на воду

Странно сознавать, что в стене суетятся муравьи, но к началу лета всё прочее в доме большей частью было под контролем. Осталась покраска, но с ней придется подождать до послеотпускных времен, потому что теперь, во время каникул, рабочих наконец-то сменили члены семьи. И жизнь разом стала совершенно иной.

Любопытные внуки моей сестры немедля расширили мир участка. В первые же дни они спустились к проливу на рыбалку. Потом маленькую рыбешку поделили на всех и торжественно чокнулись соком: почин сделан!

– Я чувствую, что наконец бросил якорь, – пробормотал один из моих племянников, когда мы вечером шли по участку.

Бросил якорь… Эти слова слегка расшевелили мои мысли. У нас были прекрасные общие воспоминания о съемных летних домиках, которые часто располагались у моря. Один даже на острове, и за пресной водой мы ездили на лодке. Я подозревала, что моя сестра по-прежнему мечтает о таких побережьях, хотя теперь у нее болит спина. В нашем английском наследии живет давняя морская романтика. Деда растил морской биолог, бабушку – морской офицер, а сами они познакомились в Атлантическом океане, когда дедушка был судовым врачом. Такое, пожалуй, оставляет генетические следы.

В свою очередь, я на чем только не плавала – от яликов до шхун, однако поняла, что моряк из меня никудышный. Грозовые сутки на голом островке тоже несколько охладили мою любовь к морю, и, хотя вода всё еще завораживала меня, исследовала я ее куда сдержаннее.

Сейчас я писала о реках. И со временем поладила с ними лучше, чем с морскими глубинами: реки упорно стремятся к морю, но несут свои воды среди лугов, деревьев и городов. На своем извилистом пути они успевали рождать цивилизации, поить посевы, служить движущей силой и проводить границы – короче говоря, формировали историю, так что исследование их требовало времени. Поэтому во время отпуска я отправилась в новые речные экспедиции.

Когда я в конце концов причалила к берегу, лето уже кончилось и последние члены семьи покинули домик. Сама я рассчитывала, когда рабочие закончат покраску, изредка наведываться на участок и еще поработать с тем, что дали мне реки. Но, как выяснилось, у жизни были несколько иные планы, тоже связанные с водой. Едва начали покраску, как бригадир позвонил мне, и голос у него звучал озабоченно. Плохие новости. Когда они собрались красить северную стену, выходящую на пролив, оказалось, что она сильно повреждена водой. Настолько прогнила, что ее необходимо заменить.