Шесть граней жизни. Повесть о чутком доме и о природе, полной множества языков

Перестук молотков, доносившийся из второй хибарки, умолк. На сегодня плотники закончили работу, а сама я устала от попыток понять, что муравьи хотят мне сообщить. Я проголодалась, если не сказать, что проголодались мои клетки всем скопом. Да и не всё ли равно? Просто пора поесть. Уже шестой час, но, когда я вышла из писательской хижины, солнце еще пригревало, а воздух после дождя дышал свежестью. Может, поесть на улице?

Как раз когда я приготовила на кухне салат, я заметила на оконном стекле крылатое существо. О, муравьиная царица! Вспомнив, как изящно Метерлинк описывал брачный полет, я осторожно выпустила ее наружу. Но тут появилась еще одна, а когда я выпустила и ее, появился третий крылатый муравей. Странно. Как они оказались в доме? Я огляделась и заметила на западной стене нескольких муравьев. Похоже, они выползли из темной полосы на стыке потолка и стены. Я встревоженно подошла ближе и остолбенела. Темная полоса состояла из кишащих муравьев. Они вовсе не пришли в дом – наоборот, старались выйти наружу. Казалось, будто через стык вываливается вся внутренность стены.

Осознание пришло молниеносно. Муравьи разом превратились в сверкающие броней армии, которые, нарушив границы стен, бросили вызов всем моим территориальным инстинктам. Раздумывать некогда. Вместе с ситуацией мгновенно изменилась и я. Какое оружие есть под рукой? Пылесос. Когда я поднесла трубку к темной полосе на стене, муравьи запаниковали. Тревожные депеши рассылались во всех направлениях, чтобы найти спасение от катастрофы, ведь происходящее выглядело как истребительная война. Но я не знала пощады. Точно фурия, высасывала пылесосом муравьев из каждого уголка, отправляя их во мрак пылесборника.

Затем меня сразил шок. Полчища муравьев на пути в комнату – совсем не то же самое, что пчелы-одиночки или шмели снаружи. Это вторжение. И как же вышло, что муравьи жили в стене? Им ведь требуется влажность земли. Стена отсырела? Еще не легче.

Я выдвинула стул и села, пытаясь осмыслить ситуацию. Пусть даже муравьи в пылесосе умрут, на будущий год родятся новые царицы для новых брачных полетов, и так может продолжаться снова и снова. Посреди дома постоянная рождаемость будет напоминать о себе существами, которые старше всего человечества. Стена – граница внешнего мира, а если в ней есть своя жизнь, граница ненадежна.

Аппетит у меня пропал, но я все-таки попыталась съесть салат. На стене, где объявились муравьи, висела репродукция картины, на которой был изображен завтрак. Лето, свет играет на фарфоре и стекле, на заднем плане – стена зелени. Стол выставили на воздух, чтобы находиться по-настоящему вблизи природы. Но на самом деле природа и в доме могла быть совсем рядом. Стены кухни вдруг показались мне такими же тонкими, как бумажный постер, и за ними определенно шла куда более бурная жизнь, нежели на картине.

Тут мне вспомнился Харри Мартинсон: в одном эссе о природе он рассказывал, что раньше в стены домов засыпали, бывало, целые муравейники, поскольку хвоя и сурик служили дешевой изоляцией, которая, как считалось, вдобавок отпугивала паразитов. В большом усадебном доме могли находиться два десятка муравейников. Каково это – жить в домах, где стены заполнены муравейниками? Люди наверняка видели в них только изоляцию. Но познания Харри Мартинсона о жизни муравейников этим не исчерпывались. Он ведь был поэтом и живо представлял себе, как крошечные муравьи притаскивали каждую хвоинку и аккуратно укладывали куда надо. Вдобавок муравейник виделся ему совершенно самостоятельным царством с бесконечной традицией. В долгой хронологии муравьев это было, возможно, тысяча пятьдесят девятое царство в шестнадцатитысячной группе, а каждая группа охватывала две тысячи государственных воспроизведений. В мире муравьев у времени совершенно иные масштабы – оттого, что муравьи очень малы, и оттого, что они невообразимо древние. При мысли о незначительном, но бесконечном числе царств во времени у Мартинсона голова шла кругом, как при виде множества небесных звезд.

Мне стало стыдно. Сгоряча я потеряла чувство меры. Крошечные черные муравьи вообще-то существа безобидные, ведь, в отличие от муравьев-древоточцев, они не буравят древесину. Наверняка их сообщества жили на участке целую вечность, как писал Мартинсон. Малый размер отнюдь не ущемляет их достоинство. Среди земных существ размер у них самый обыкновенный.

Размер вообще понятие относительное. И Метерлинк, и Мартинсон указывали, что муравьиные тельца состоят из атомов с их электронами, напоминающими планеты, кружащие вокруг звезд. С такой точки зрения как муравьи, так и люди находятся между непостижимо малым и непостижимо огромным. Фактически мы в одинаковых условиях, вроде тех, на необитаемом острове, когда я делила одиночество с муравьем.