Шесть граней жизни. Повесть о чутком доме и о природе, полной множества языков

Соленая селедка тысячи лет служила северянам базовой пищей и на суше, и в море. Для викингов она была дорожным провиантом, а для Ганзы позднее стала настолько важным товаром, что этот торговый союз потерпел крах, когда селедка ушла к другим берегам. В последние десятилетия косяки сельди встречаются куда реже, хотя теперь, пожалуй, по вине промышленного рыболовства, которое опустошает моря. Так что лучше я возьму сардины.

Сардины, вкупе с их упаковкой, относятся к истории южноевропейской культуры. В Античности сардины засаливали в амфорах, а после падения Римской империи – в прочных деревянных бочках. Позднее бочки сменились банками, и причиной тому Наполеоновские войны, ведь сотням тысяч солдат императора требовался удобный для перевозки полевой провиант. Сначала пробовали консервировать сардины в стеклянных банках, которые погружали в кипяток, потом заменили их железными коробками с запаянными свинцом крышками. Но они были тяжелыми и плохо открывались, а потому их заменили оловянными банками с ключиками для открывания, что обеспечило полный успех. Отправляясь в кругосветку, суда тоже брали на борт банки с сардинами для экипажа, так что сардины в банках проделывали куда более долгие путешествия, чем иные рыбы.

Шло время, на океанах всё больше господствовали англичане, а они кормили матросов выловленной селедкой. Наполеоновские войны продолжались чуть ли не из-за этой мелкой рыбы. Впрочем, сардины и сельди не слишком отличаются друг от друга. Конрад Геснер в XVI веке здорово попотел, выясняя разницу между ними, ведь сардины тоже принадлежат к семейству сельдевых. Сама я усвоила, что балтийская сельдь называется салакой и мельче североморской, но сейчас те и другие в морях перемешиваются. К тому же в силу изменения климата сардины начали заплывать в высокие широты Северного моря, так что виды, по-видимому, тоже перемешиваются. Что и подтвердилось, когда я внимательнее взглянула на банку с сардинами. Изготовитель указал, что фактически там килька. Выбор между селедкой и сардинами разрешился сам собой.

Выложив сардины-кильки на хрустящий хлебец, я попыталась представить себе этих рыбок живьем. По размеру они находятся между крилем и рыбами немного покрупнее, а в воде собираются в сверкающие серебром эллипсы, похожие на километровые существа. Говорят, они прямо-таки сливаются с морем, ведь каждая рыбка отражает его тысячами своих чешуек. Их светлые брюшки мерцают синхронно с бликами на поверхности воды, а темные спинки сливаются с мраком морских глубин. Поскольку рыбки в авангарде косяка ближе к еде и к хищной рыбе, авангард постоянно меняется. Кроме того, вместе легче найти планктон и обнаружить опасность вроде китов, тюленей, морских птиц или крупной рыбы. Все в косяке чувствуют друг друга, и если кого-то ловят, то частота сердцебиения у соседей возрастает – как бы из отзывчивости. Пожалуй, в косяке лишь одна сардина на десять тысяч становится взрослой, но те, кому это удалось, могут дожить до пятнадцати лет, а среди сельдей попадаются даже двадцатипятилетние. Стало быть, банка сардин вмещала разные судьбы.

Пока я отмывала тарелку от якобы сардинного масла, по моим рукам бежала вода, вызывая во мне некий отклик. Как и рыбы, я на шестьдесят пять процентов состою из воды. А поскольку ее запас необходимо постоянно пополнять, важнейшей точкой на участке, собственно, был колодец. Но моя телесная влага родом из моря. Свидетельством тому соленый вкус слез, пота и слизи, и околоплодные воды, где я находилась первоначально, тоже соленые.

Наверно, мне хотелось там остаться. Плод должен повернуться головой к шейке матки, но я упорно лежала наоборот. Лежала там, как старомодная телефонная трубка, слушая внешние звуки. Они были резче, нежели я привыкла в своем маленьком древнем море. Беременная мама из-за меня так отяжелела, что однажды мы проломили трухлявую пристань. Море явно притягивало меня.

Выбравшись наконец на воздух, я вдруг потеряла всякое доверие к воде. Норматив по плаванию сдала, только когда этого потребовали занятия парусным спортом, причем здорово натерпелась страху. В испытания входил обязательный прыжок в воду. На пружинящей вышке у меня закружилась голова, и отпустить поручень оказалось не легче, чем некогда покинуть околоплодные воды. Млекопитающие вроде меня могут утонуть. Когда в конце концов мое тело пронзило поверхность воды, я чувствовала себя так, будто проходила экзистенциальное испытание. То была встреча со стихией, которая даровала и жизнь, и смерть.

Мои предки-рыбы тоже долго колебались, прежде чем отправиться в другую стихию. Пока они расселялись в море, иные формы жизни уже начали выбираться на сушу. Водоросли и тут были первыми и мало-помалу придали земле зеленый оттенок надежды. Затем содержание кислорода в воздухе повысилось благодаря папоротникам и плаунам девонского периода. Одновременно улучшилась и почва благодаря грибам с их закаленными пищевыми привычками, ведь они могли поедать камень. Их кислоты разрыхляли наружный слой скал, а нити мицелия высасывали минералы.