Шесть граней жизни. Повесть о чутком доме и о природе, полной множества языков

Вообще-то однообразные газоны мне тоже не по вкусу. В XVIII веке они были статусной маркировкой дворцов, теперь же красуются возле каждого дома, а в США занимают втрое бóльшую площадь, чем все кукурузные поля континента. Уход за ними пожирает миллиарды долларов, миллионы килограммов пестицидов и львиную долю хозяйской воды.

По правде сказать, мысль, что участок позаботится о себе сам, внушала облегчение. С тех пор как Адама и Еву изгнали из Эдемского сада, их потомки мечтали о собственном саде, где трудились в поте лица. Сама я никогда не любила полоть, хотя прекрасно знаю, что в уходе за садом может таиться много любви. Именно сад, который моя сестра разбила возле своего дома, помог ей немножко укорениться в чужой стране.

Фруктовым деревьям на лесной почве нашего участка вряд ли понравится, однако здесь росли сосны, можжевельник, дубы и березы. Самые пышные березы стояли по сторонам дома: одна у крыльца, вторая у северо-восточного угла. Та, что на углу, росла так близко к строению, что одна ветка как бы пыталась обнять его, а корни кое-где приподняли каменные плитки. Ближе к осени садовнику надо будет немножко ее подрезать.

Деревья и дом всегда поддерживали между собой тесные отношения. Ведь в древесине стен, пола и крыши заключена память деревьев, а дрова приносят в комнаты уютное тепло. Раньше возле домов сажали и дерево-хранитель: оно должно было высасывать грунтовую влагу, а душа его охраняла дом. Может, береза считала себя таким хранителем?

Во всяком случае, собирались мы у березы, потому что она росла рядом с верандой. В жару приятно сидеть в тени, к тому же там стоял большой стол. Когда приезжала сестра с младшими детьми и внуками, вокруг него усаживались три поколения, а поскольку стен у веранды было только три, то присутствовала и природа.

Иногда она даже вмешивалась в наши дела. Раньше старшие кузены детей играли с виноградными улитками. Теперь они поймали кузнечика, окрестили его Фердинандом и временно поселили в выстланной мхом банке. Тут я вспомнила, что сестра, бывало, рассказывала истории про муравья с таким же именем. Один из ее сыновей тоже умел сочинять сказки. В моей любимой речь шла о тролле, который казался глуповатым, оттого что делал всё очень медленно, но стоило ему приложить ладони ко мху, как он тотчас получал ответы на все вопросы: ведь мох существовал изначально. Мне тролль казался умным, поскольку он понимал, что растения могут кое-что нам поведать.

На веранде время повторялось. Вечером наставал черед настольных игр, точь-в-точь как когда мы с сестрой были детьми, и во время одной партии в «Мемори» у меня возникло ощущение дежавю. Всё возобновлялось в иных версиях и в иных поколениях. Как с деревьями, у которых вырастают годичные кольца и новые побеги.

Каждую весну повторялось волшебство: деревья превращали солнце и воду в зелень, и всё равно я каждый раз удивлялась. Когда вешние чувства охватывали даже почтенные сосны, повсюду желтела пыльца. Я слыхала, что на одном-единственном квадратном метре могут находиться сотни миллионов крупинок пыльцы, и ничуть в этом не сомневалась. Даже те крупинки пыльцы, что угодили на крыши и подоконники, дышали верой в будущее.

Но самую большую весеннюю метель учиняли березы. Я понимала, почему их связывали с богиней любви Фрейей или с ее братом, богом Фрейром: ведь березовый сок, как говорят, даровал силу, а листва ассоциировалась с ритуалами плодородия середины лета, когда вешний карнавал достигал своей кульминации. Начинался он с листочков, похожих на блестки, а когда, словно волны, вспенивались цветы терновника, настоящее и прошедшее сливались в одну сдвоенную жизнь. Вот сейчас, сию секунду – и уже недавно. Скоро листва на свету потемнеет.

Растения знают всё об относительности и масштабах времени. Они умеют сжимать его в крошечные семена и растягивать до бесконечности. Сотнями миллионов лет они непрерывно увядали и рождались и по-прежнему составляют девяносто девять процентов живой биомассы. Пропорции заставили меня призадуматься. Выходит, мы сами и все прочие животные занимаем всего-навсего один процент живой среды. Без сомнения, наша планета в первую очередь планета растений.

Ведь растения почти во всем вокруг нас, хотя и преображенные в стены и тепло, в волокна одежды и инструменты, в лекарства и краски, и, по сути, они обеспечивают нас всем, что мы едим и пьем, поскольку мясные животные опять-таки питаются ими или травоядными. Кроме того, каждый наш вздох забирает кислород, который производят растения. Если уж стоит попытаться кого-то понять, так это их.

Начала я с поисков подхода к личности и формам растений через имена. Уже среди трав, которые называют ветроопыляемыми, мне открылся мир, бурлящий многообразием. Он хрупок и вместе с тем настолько силен, что возраст овсяницы может достигать тысячи лет. Для муравьев это, наверно, были леса, где бухарник походил на сосны, трясунка – на осину, а полевица – на березу.