Шесть невозможных невозможностей

Сердце начинает бешено колотиться. Мы впервые встретимся лицом к лицу. Я хочу, чтобы все прошло идеально. Я знаю, что на это нет ни малейшего шанса. Она смотрит на меня с полуулыбкой. А может быть, приподняв брови. Вместо того, чтобы тоже вскинуть бровь, я останавливаюсь и выпаливаю:

– Это не мне.

– А кому? – удивленно спрашивает Фред.

– Ну, то есть они для меня, но не для того, чтобы поднимать тяжести, а для того чтобы…

Фред, до которого наконец-то дошло – лучше поздно, чем никогда, – спешит на выручку:

– Дверь стопорить.

– Ага. Дверь стопорить.

Она улыбается:

– Ну, хорошо.

Эстель говорит это очень медленно, точно недоумевая, к чему все эти объяснения. Я и сам хотел бы это знать.

Она идет дальше.

– Пока, Эстель, – говорю я вслед ей.

Она оборачивается:

– Откуда ты знаешь, как меня зовут?

Я замер. Я знаю не только, как ее зовут, но и то, что ее назвали в честь крестной, которая живет в Лондоне. Я знаю то, что мне не следует знать.

– Мы же в одном классе, – выкручиваюсь я.

– А, ну да, – говорит она и уходит.

– Это кто? – выдыхает Фред сквозь шоколадно-карамельную тянучку.

– Она живет по соседству.

– Горячая штучка.

Как всегда, мастер недооценки.

– Воспитана как разбивательница сердец? – Он намекает на ее почти тезку Эстеллу из романа Чарльза Диккенса «Большие надежды». Мы его проходили в прошлом году на уроках углубленного изучения английского языка.

– Это мне не суждено узнать – с моим-то счастьем.

– Ну да, и спасибо, что представил меня, – говорит Фред.

– Она – моя недостижимая мечта.

– Тем больше оснований представить меня. Возможно, у нее есть недостижимые подружки, которые идеально подойдут мне.

Мы продолжаем путь, придавленные буквально и фигурально.

7

Дойдя до моего дома, мы видим, что из парадного торчит большая серебряная труба, соединенная с громко тарахтящим грузовичком. Внутри «Чудо-коврики» творят свою домашнюю магию, и я впервые за все время вхожу в дом, не чувствуя тошноты.

Фред принюхивается, как терьер.

– Какое изумительное преображение!

Мы идем вглубь леденящего мрака. Навстречу с приветственным лаем выбегает Говард, а следом появляется мама с молодой женщиной, которая выглядит заплаканной.

– Огромное вам спасибо, – говорит она, беря маму за руку. – Подумать только, я могла бы выйти замуж за… своего отца.

Заметив взгляд Фреда, в котором читается алчность скандального репортера, я говорю:

– По-моему, она имеет в виду типаж, а не конкретно собственного отца.

– Приходите снова, когда найдете себе подходящую пару, – говорит мама, у которой, кажется, тоже глаза на мокром месте.

Женщина икает и, хлюпая носом, исчезает за дверью.

– Ты не сможешь продавать свадебные торты, если будешь отговаривать клиентов от брака, – говорю я. Мама пропускает мое разумное замечание мимо ушей.

– Как школа?

Фред берет удар на себя:

– Я только завтра пойду.

– Дэн?

– Так себе.

«Так себе» ее не устраивает, сейчас она перейдет к более пристрастному допросу, поэтому я пресекаю ее попытку на корню.

– Есть что-нибудь зажевать?

– Конечно. Пробники свадебных тортов. Угощайтесь. Только ешьте старые из того контейнера. А это зачем? – спрашивает она, показывая на гантели.

– Дверь стопорить, – говорит Фред. Тоже мне нашелся шутник.

– Отлично, у нас тут как раз маловато хлама. – Она уходит обратно на кухню.

Мы с Фредом идем через холл, отделанный черно-белой плиткой, мимо огромных стеллажей, набитых книгами в треснувших кожаных переплетах, старыми изданиями «Penguin» в бумажных оранжево-желтых обложках и путеводителями, мимо плотно развешанных по стенам гравюр восемнадцатого века, дряхлых карт и вставленных в рамочки кружев и вышивок. Фред вытягивает книгу – «Хризалиды» Джона Уиндема – и чуть не роняет ее от изумления.

– Жуть какая!

Он показывает мне. Осы соорудили многоячеечный кокон в половину размера книги – такое ворсистое аккуратное гнездышко, склеившее страницы намертво, точно цемент. Исконные обитатели давно улетели. Легкий, как пушинка, ссохшийся паучок примостился в одной из крохотных пещерок.

– Можешь взять себе, – говорю я.

– А разве книги не в собственности Общества?

– Все ценное они уже забрали. А эти по большей части ерунда, поражены плесенью или еще чем-то.

Мы идем по лестнице. Темные узоры ковра навевают очень давнее воспоминание об иллюстрации из книги сказок. Каждая ступенька крепится медным держателем – вот, наверное, была морока для «Чудо-ковриков».

Фред останавливается, чтобы оглядеться. Он пока не привык к своеобразию этого места. Даже на верхней площадке тонны хлама. Он делает шаг назад и натыкается на стойку в виде слоновьей ноги, набитую старыми зонтами и тростями.

– Какая засада, что ты не можешь ничего здесь продать. Все проблемы были бы решены.

– Ну да, это большой облом, когда «вода, вода, кругом вода, мы ничего не пьем», – говорю я.

– Очень большой, – соглашается он.

Это строчки из поэмы, которую мы проходили, – там люди умирают от жажды в море, если вы не догадались.