Шесть рассказов

Кин задумалась. Почему-то вдруг мелькнула мысль, что ее хватит на год, на два, не больше, а там — старость... Но почему любовь, так опалявшая когда-то обоих, ушла бесследно? Или, может, это была не любовь, а просто так — каприз? Подхваченные ветром опавшие листья?.. И сидят они сейчас, точно случайные знакомые...

Будто ледяная корочка покрывает душу Кин.

Табэ что-то вспомнил.

— А ночевать у тебя можно остаться? — с улыбкой спросил он почти шепотом.

Кин сделала испуганные глаза.

— Нет, нельзя,— ответила она мягко.— Пожалуйста, не дразните меня.

И, сказав это, как бы'нарочно собрала в улыбке морщинки у глаз. Вставные зубы красиво блестели.

— Но это уже жестоко! О деньгах больше ни слова. Только приласкаться немного к Кин-сан. Ведь у тебя здесь совсем другой мир... Тебе здорово везет. Чтоб ни случилось — не пропадешь... Молодец! А нынешние женщины до того убоги, что на них жалко смотреть... Западные танцы танцуешь?

— Какие там танцы... А вы?

— Немного.

— Наверное, у Табэ-сан кто-нибудь есть на стороне. Для того и деньги нужны.

— Глупости! Так легко я денег не зарабатываю, стоит ли тратить их на женщин.

— А выглядите вы превосходно. Это тоже без денег не дается.

— Вывеска! В кармане — писк. Семь раз вставать, восемь — падать,-—можно и голову потерять.

Сдержанно посмеиваясь, Кин загляделась на волосы Табэ, черные и пышные. Пышности они не утратили до сих пор. А вот лицо утратило свежесть, благородство исчезло, и вместо него проглядывает злобность. Однако в общем лицо стало более волевым. И, наливая гостю чаю, она наблюдала за ним исподтишка: так зверь принюхивается к незнакомому запаху.

— Послушайте,— спросила она шутливо,— а

правду говорят, что скоро будет девальвация?

— А у тебя уже столько, что стоит беспокоиться?

— Ой, опять об этом!.. До чего же вы изменились. Я спросила потому, что ходят такие слухи.

— Ну, это вряд ли у нас сейчас возможно. А тем, кто без денег, беспокоиться и вовсе нечего.

— Это правда.

Кин наклонила бутылку над рюмкой Табэ.

— Эх, куда-нибудь в тихое местечко попасть, в Хаконэ, например... Хоть отоспаться как следует.

— Устали?

— Хлопот много, и деньги нужны.

— Деньги были вам всегда нужны. Хорошо, что о женщинах не думаете.

Табэ бесит ее тон! Что за равнодушие? Кин стала вызывать раздражение. Но было и забавно, словно смотришь на ветошь, которая хочет выдать себя за дорогую ткань. Провести с ней ночь? Но это же будет с его стороны подаянием... Табэ задержал свой взгляд на лице Кин. Как резко очерчен подбородок! Все же характерец у нее есть! И вдруг свежая молодость немой служанки заслонила лицо Кин. Правда, девушку нельзя назвать красивой, но он достаточно опытен, чтобы в женщине увидеть и оценить по достоинству ее свежесть. А с этой — одна канитель. Лицо Кин казалось ему уже осунувшимся — не то что вначале, на нем проступала старость. И Кин словно угадала его мысли. Вскочив, она поспешила в соседнюю комнату. Там, перед зеркалом, взяв шприц, она сделала себе укол. Усиленно растирая кожу ватой, она посмотрела в зеркало и тронула пуховкой нос. До чего досадна эта встреча без страсти, без влечения, без порыва...

На глаза навернулись неожиданные слезы. Ах, если бы Итадани! К нему можно приласкаться, можно, заплакав, уткнуться ему в колени. А этот — Табэ — она сама не знает, приятен он ей или противен. Хочется, чтобы он ушел, и все-таки мучает желание оставить хоть какой-то след в его душе. «После того как мы расстались, скольких женщин он знал?»

Кин заглянула в комнату служанки. Та делала выкройки — училась шить европейские платья. Плотно усевшись на циновку и низко нагнувшись, она ловко орудовала ножницами. Между аккуратным узлом волос и воротником белела шея, гладкая и полная.

Кин вернулась к жаровне. Вытянув ноги к огню, Табэ, казалось, дремал. Кин включила радио. Неожиданно громкие звуки Девятой симфонии наполнили комнату. Табэ приподнялся — захотелось выпить еще рюмку.

— А помнишь, мы были с тобой в ресторане где-то в Сибамата, еще попали тогда под ливень? А в ресторане ели угря безо всего, даже без риса.

— Да, помню... Тогда было плохо с едой. Это было до того, как вас мобилизовали. Там в гостиной стояли красные лилии, и мы перевернули вазу, помнишь?—-лицо Кин как будто помолодело.

— Да, да... Давай сходим туда как-нибудь.

— Теперь это будет неинтересно. Да, наверное, и подают там сейчас все, что угодно...

Чтобы не дать погаснуть чувству, которое вызвало слезы, Кин постаралась предаться воспоминаниям. Но не Табэ, а другого мужчину вспомнила Кин. Гораздо позже, уже после войны, случилось ей побывать в Сибамата, с человеком по имени Ямадзаки. Теперь он уже умер — впрочем, совсем недавно.