Дальше все произошло моментально. Далось легче чего бы то ни было, даже проще, чем лечь и заснуть. Тристан уступил свое положение в комнате – отдавшись самому пространству: хорошо, поглоти меня, впитай, – и реальность начала меняться. Перестраиваться вокруг препятствия, которым он перестал быть.
Тристан ощутил знакомый пульс, старого друга – время. Он утратил прежние ориентиры. Мертвое тело Либби Роудс, еще не растерявшее волн энергии – нет, оно и было этими волнами, а может, энергией, – стало… не предметом. Не чем-то постоянным и не реальным в принципе.
Вместо этого оно теперь было системой прыжков, скачков, падений. Синхронизированным танцем белых пятен, возникающих, стóит лишь надавить на глаза пальцами. Спектрами взвешенных частиц, фантомами движения.
Утечками.
Фоном.
Волнами.
– Мне нужны ответы. – Эти слова сорвались с губ Нико, как взрыв, полные юношеского негодования. Голос его надломился. – Мне нужно объяснение.
– А это не в счет?
Все укоризненно посмотрели на Рэйну, и та вздохнула.
– Слушай, мы все думаем одно и то же, – сказала она. – Роудс мертва. И это значит…
– Нет, – вырвалось у Тристана.
Даже не открывая глаз, он понял, что все смотрят на него.
Как-то он невовремя высказался. Впрочем, он не ошибался: что бы ни лежало на полу, обряженное в кардиган Либби Роудс, было сгустком энергии. Не творением магии, а магией как таковой. Магией в виде связанных частиц, которые циркулировали волнами, меняя направление всякий раз, стоило отвернуться.
И чем больше Тристан принимал эту невозможность, тем плотнее и убедительней она становилась.
– Смысл элиминации в жертвоприношении, – сказал он. – В смерти.
Воцарилась тишина.
– А это что, не совсем смерть, по-твоему? – Голос Нико дрожал от возмущения. Пол в комнате заходил ходуном, но Тристан все смотрел неотрывно на тело.
Оно, чувствуя его взгляд, снова вернуло себе форму.
Однако Тристан уже раскусил его. Понял правила игры и распознал уловки. На коже бедра, там, где его не скрывала одежда, красовалась крохотная родинка в форме сердца, и если бы Тристан не был собой, то решил бы, что там ей и место. Но раз уж он однажды проснулся и увидел ее – в этой самой кровати, – то ему, как никому другому, полагалось разглядеть подвох.
Подъем стопы у этого тела был выше, и́кры – короче. Одежда, конечно, пребывала в идеальном порядке, как и прическа – волосок к волоску, – но вот куда подевался пластырь, которым Либби заклеила порез от бумаги? Утром она поранилась в читальном зале и потом обсасывала палец. Или пятно от кофе на рубашке, на которое она уже махнула рукой и перестала убирать при помощи чар? Или растрепанный участок на подоле юбки? Или бледнеющий рубец, оставшийся после очередного срыва на почве стресса? Плечи у нее были не такие покатые, губы – и тоньше, и милее. Либби Роудс, которую знал Тристан, состояла из несовершенств, из отметок о моментах забывчивости. Того, что она так скрупулезно пыталась скрыть и что Тристан все равно видел.
А это было нечто, очень на нее похожее. Но не их Либби Роудс, а чья-то еще.
Не его.
– Как ты смеешь, – зарычал, не поднимаясь с пола, Варона. Он сочился неприязнью, от которой искрило в воздухе. – Как ты смеешь…
– Чисто из любопытства спрошу, – произнес Тристан. – Что вы все видите?
Все так и замерли.
Еще несколько секунд никто не мог произнести ни слова.
– Это Роудс, – ответил наконец Каллум, и остальные с отвращением вздрогнули, услышав, как он произносит ее имя. – Ее тело на полу.
– Нет, – покачал головой Тристан. – Нет, это не она.
Он ощутил холодок в голове – след Парисы, – и вздрогнул.
– Он видит нечто иное, – сказала Париса, сперва в недоумении, а потом пораженно. – Ее тело… оно здесь, но… не здесь.
– Постойте. Что? – Нико встал на ноги и грубо схватил Тристана за плечо. – Что же ты тогда видишь?
Ответ был прост. Он видел то, что всегда мог видеть.
И выяснила это сама Либби: Тристан видел время. Энергию и саму магию, хотя ни хрена с ней управляться не мог. Она, как и язык, принимала различные формы, шла множеством путей, не жертвуя при этом своим значением. Она была единообразна и предсказуема, как порядок, обряженный хаосом, и Тристан видел ее суть.
Это была магия, а никакая не смерть.
– Это не она, – сказал Тристан. – Роудс тут нет.
Вот в этом-то и была загвоздка: в комнате ощущался избыток энергии – невероятно раздутых объемов, – но самой Либби не хватало. Тристан мог поклясться: Либби здесь нет – и это непреложная истина.
– Она пропала.
– Так вот же она! – срывающимся голосом сказал Нико, а Париса в это время, первой нарушившая оцепенение, порывисто нагнулась, провела пальцами по губе, спустилась ниже – вдоль алой дорожки крови.
– Это просто… жуть. – Она взирала на тело с благоговением. – Ее лицо… оно…
– Это не Либби, – повторил Тристан. – А значит, она не умерла.
– Что?
Все посмотрели на него в ожидании.