Шестерка Атласа

Конечно, американская система работы с сиротами оставляла желать лучшего. Эзра поклялся никогда больше не убегать и ни одной живой душе не рассказывать о том, что видел и делал, однако есть у жизни привычка нарушать детские обещания. Через год он уже наловчился открывать двери, управляя результатом. Время шло, а он плавно перемещался по нему, не старея, если только сам не желал того: к шестнадцати Эзра оставался еще пятнадцатилетним, минус один день: в сумме он проскочил всего 364 мгновения.

В семнадцать (или около того) Эзре предложили стипендию в Нью-Йоркском университете магических искусств, и тогда же он узнал, что такой не один. Да, двери открывать умел только он, но оказалось, на земле есть другие маги – или медиты. Перед Эзрой открылся новый мир, незнакомый и тайный.

Кем же был Эзра? Точно не физиком в строгом смысле этого слова. Он просто открывал небольшие, размером с себя червоточины во времени, однако его магия имела пределы, и ограничивал ее он сам. Сила Эзры была уникальна и опасна.

Не бравируй ею, советовали учителя. Никогда не знаешь, что за люди захотят играть со временем. Уж точно не те, у кого добрые намерения.

И Эзра послушно держал талант в тайне, ну, или пытался… пока на него не вышло Александрийское общество.

Предложение сделали заманчивое: сила вообще привлекает. Впрочем, куда больше Эзру интересовали однокашники. Те четверо, которые остались бы после устранения пятого. Эзра по натуре был интровертом – бедность, сила, которую приходилось держать в секрете, безвременная кончина матери… все это в сочетании сделало его относительно нелюдимым, – однако нашелся среди кандидатов один, с которым они сразу нашли общий язык.

Атлас Блэйкли был лихим бродягой с дикой копной натуральных волос и неизгладимой ухмылкой. «Типа лондонский гопарь» – так он в шутку назвал себя при знакомстве. От его громкого ржания разлетались все голуби. Хищный, бойкий и очень умный, он порой смущал людей, но Эзра сразу же проникся к Атласу симпатией – взаимно. Их объединяло чувство, в котором они со временем распознали голод, правда, сперва не понимали, к чему. У Эзры оформилась догадка, что они просто слеплены из одного бедняцкого теста, никому не нужные отбросы умирающего мира. Остальные четверо кандидатов имели образование, родословную, им привили свойственный сытости цинизм и напыщенную угрюмость. Эзра и Атлас, напротив, напоминали яркие пятна. Звезды, которые отказывались гаснуть.

Первым о смерти, как части обряда посвящения, узнал Атлас – прочел у кого-то мыслях или как-то еще, потому что настаивал: на самом деле мысли он не читает.

– Да пошло оно все, – сказал Атлас Эзре, когда они вдвоем лежали на полу под куполом раскрашенной комнаты. – Надо кого-то убить? Нет уж, приятель, благодарю покорно.

– А как же книги? – тихонько гудя, спросил Эзра. Они с Атласом оба питали слабость к отраве, смертным наркотикам. Под ними Эзре проще удавалось открывать двери, а Атлас просто отдыхал от чужих мыслей: они вызывали сраную мигрень.

– Чертовы книги, – повторил Эзра. – Целая библиотека. В ней столько книг.

Атлас упоролся так, что глаза его превратились в узкие щелочки. Настроенный на праведный лад, он загадочно произнес:

– Книги – это еще не все, приятель.

Однако в основе Эзра с ним согласен не был.

– Общество – это нечто большее, – сказал он, – не только книги. И вопросы, и ответы. Это нечто большее, чем ничего. – Наркота мешала ясно излагать теорию. – Надо только как-то пробиться, а там забраться на вершину горы. Власть рождает власть, и всякое такое.

Атлас явно не догонял, и Эзра продолжил:

– Мало кто умеет голодать, – сказал он, переходя к тому, как мало людей в принципе способно понять время: как его много, сколько всего можно добиться, продержавшись чуточку дольше. Главное, прожить практически на одном воздухе, питаясь изредка и крохами, и тогда в конце останешься именно ты. Кроткие наследуют землю[28] или что-то в этом духе. Убийство – это плохо, да, но что еще хуже – оно необязательно, неэффективно. Чем вообще было существование Эзры, как не постоянным созданием лазеек с целью подобраться к природе самой жизни?

Эзра чувствовал свою смерть и знал, что она будет неприятной. Дело было не в магии, а в предвестии. Все уже, считай, свершилось; он родился таким – идущим долгой тропой к безрадостному концу. Оставалось решить, чем по пути заняться. И потом, чертовы книги им здорово пригодились бы; пришлось составить план: ждать выпало Атласу, а исчезнуть – Эзре. Эзра предложил инсценировать свою смерть; и если один останется не у дел, никого убивать не придется. Все равно Эзра никому больше в классе не нравился: ему, такому замкнутому, не верили. А еще никто толком не понимал, на что он способен, но это в конечном счете было ему только на руку.

И вот, в ту ночь, когда все сговорились его убить, он отворил очередную дверцу.