— Должен подчеркнуть, — сказал я, — никто не ожидает, что Синие и Зеленые начнут работать плечом к плечу. Исключено. Но это и не нужно. Мы распределим работу по уму — что-то Синим, что-то Зеленым.
— И Синие получат что полегче, пока мы будем нырять в дерьмо. — Лонгин презрительно хмыкнул, глядя на Арраска, пытаясь его спровоцировать. — Я что, похож на дурака?
Если тебе, читатель, доводилось когда-нибудь рубить дерево, ты знаешь тот мягкий скрип, означающий, что оно вот-вот упадет — и, если не стрельнешь в сторону с должной прытью, раздавит тебя. Ситуация накалялась, но я не предвидел эту проблему и не знал, как поступить. И поэтому я сказал:
— Что ж, если Зеленые не станут работать со мной, в отличие от Синих, у меня нет выбора, не мне решать. Но я бы предпочел вас обоих.
Лонгин бросил на меня взгляд, который испугал бы и тигра. Но потом я подумал обо всех тех по ту сторону стены, и знаете что, он и вполовину не был так страшен, как они.
— Ну так что? — спокойно спросил я.
Лонгин все еще колебался.
— Никакой дерьмовой работы, — процедил он.
— Дерьмовой работы будет полно, — сказал я, — но всем поровну.
Это его рассмешило.
— Заметано! — сказал он и протянул мне ладонь.
— Что сделал, что?
Фаустин — мужчина симпатичный. Настолько хорош, что почти ждешь, что он идиот. А еще он ниже меня, а для имперца это без трех секунд карликовость. Ему примерно сорок пять — сложно сказать, ведь как-то так он мог выглядеть и в семьдесят. Его жена умерла за год до осады, и ей он был безумно верен.
— Успокойся, — сказал я. — Мы купили их задешево. Нам нужна рабочая сила.
Арраск и Лонгин ушли с длинным списком дел. Я остался в «Собачьем дуэте», ибо сказал Фаустину, чтобы он встретил меня там. Он задержался дольше, чем я ожидал, и уже почти стемнело. Айхма заварила мне большой чайник чая, и мы поговорили о старых добрых временах.
Фаустин был вне себя от ярости.
— Ты пообещал амнистию двум преступным группировкам, чьим людям собираешься платить в два раза больше, чем имперскому стражнику, — и после всего этого думаешь, что я одобрю…
— Фаустин, — сказал я, — заткнись. Помощи от тебя никакой.
Он уставился на меня так, словно я дал ему пощечину. Затем он на мгновение отвел взгляд. Затем — снова посмотрел на меня.
— Ты зашел слишком далеко, — сказал он. — Твоим друзьям-гладиаторам уже даже не сказать, что сделка расторгается, — поднимут беспорядки. Ради всего святого, о чем ты думал?
Я решил — пусть распинается, вываливает все, что душе угодно. Мне было плевать — я тем временем прикидывал числа в уме. По словам Фаустина, у нас имелось три миллиона двести семьдесят шесть тысяч гистаменонов, плюс золота и серебра где-то еще на миллион, ориентировочно. Другими словами — не шибко много.
— Фаустин, — перебил я его. — Кто сейчас хозяин монетного двора?
Он остановился и посмотрел на меня.
— Сегимер. Ты его знаешь?
— Уже нет. Найди мне кого-нибудь, кто будет меня слушаться. Затем мы расплавим три миллиона гистаменонов.
— Что?
— Девальвация, — пояснил я. — Денег у нас в обрез, так что придется разбавить золото медью. Возьмем водопроводные трубы, у нас их полно.
— Орхан, о чем ты? Сам же знаешь — гистаменон на девяносто девять процентов чист! Этот стандарт соблюдается на протяжении веков.
Я развел руками.
— В нынешней ситуации нам потребуются монеты поменьше. Мы с тобой нанимаем гладиаторов — чтобы заработать один целый гистаменон, им придется пахать день и ночь. Выпустим новую монету — четвертушку прежней. Так у нас будет более толковый номинал, и люди не заметят, что там меньше золота.
Фаустин покачал головой.
— Все это выходит из-под контроля, — сказал он. — Мне кажется, ты потерял хватку. Мне очень жаль, но я не могу быть частью такого плана.
Я зевнул. Денек выдался невозможно долгий.
— Давай прикинем, — сказал я. — Сто шестьдесят торнезе дают за гистаменон. Значит, за четвертушку — сорок. Еще придется немножко разбавить серебро… ну, о технических сторонах вопроса не беспокойся — у меня есть друзья, хорошо разбирающиеся в этом.
Фаустин многозначительно посмотрел на меня.
— Я в курсе.
— Ничего, это может подождать до утра. Прямо сейчас мне нужна опись оружейных складов. Не думаю, что у тебя она готова.
Он бросил на меня трагический взгляд.
— Что на тебя нашло, Орхан? Я бы сказал, что ты сейчас пьян, но ты ведь трезвенник. Ты ведешь себя очень странно.
— Пойди и приготовь мне опись, прошу тебя, — сказал я.
И он ушел, а Айхма, которая все это время как бы невзначай крутилась неподалеку, подошла и уселась напротив.
— Однако ж он прав, — сказала она. — Что на тебя нашло?
Я не хотел говорить об этом и сам спросил ее:
— Как ты смотришь на должность министра снабжения?
10
Я бы предпочел прикорнуть в «Собачьем дуэте», на хорошенькой кучке соломы, но увы — такая роскошь виделась непозволительной. Уже стемнело, а дел у меня за день так и не убавилось. Оставив нового министра снабжения раз за разом повторять, что она так не играет, я углубился в сеть переулков.