Шестнадцать зажженных свечей

Со всех сторон послышались голоса:

— С днем рождения!

— Сэр! Будьте счастливы!

— Живи сто лет!

— С днем варенья! — тихо сказал и Муха, украдкой взглянув на Владимира Георгиевича и потянувшись к Косте со своим бокалом мимо Лены.

Между ними было ее бледное лицо. Лена опустила ресницы, накрашенные темно-синей тушью, они вздрагивали. И вдруг порывисто повернулась к Косте:

— С днем рождения. Пчелка! Ты лучше всех! — И Лена быстро поцеловала Костю в щеку.

— Браво! — снисходительно сказал Муха.

Участниками этой короткой сцены были только они трое: остальные чокались, смеялись.

— Теперь закусывайте, — говорила Лариса Петровна, — чтобы все съесть. Ребята, без стеснений. Вот витаминный салат, заливная рыбка.

Все стали есть, подкладывая друг другу, переговариваясь. Потом и голоса смолкли. Слышался стук ножей и вилок да чавканье Дули, который, как всегда, отнесся к еде весьма серьезно.

Взглянув на него, Муха нарушил молчание:

— Уста жуют.

…Уже был съеден гусь с яблоками. Хаос господствовал на столе.

— Будет еще чай, — сказала Лариса Петровна, взглянув на сына, — с тортом и всякими сладостями. Но, может быть, сначала немного потанцевать? Подвигаться? Только женского пола у нас маловато. — Она взглянула на Лену. — Особенно для мальчиков.

— Достаточно, — усмехнулся Муха. — Для современной жизни… Простите! Я хотел сказать: для современных танцев нам ее вполне достаточно. Верно, Пчелка? В современной жизни… Все сбиваюсь. В современных танцах совсем не обязательно: один партнер только с одной партнершей…

Виталий Захарович хотел ответить Мухе, но учитель школы каратэ остановил его:

— Подождите, — сказал он тихо. — Постепенно все станет на место. Лучше, если сами ребята…

— Танцы! Танцы! — преувеличенно весело перебила Владимира Георгиевича Лариса Петровна.

Отодвинули к стене стол, растащили стулья. Костя, проверив кассету, нажал клавишу магнитофона.

— Знаменитый ансамбль «Чингизхан»! — крикнул он.

Комнату заполнила напряженная, зажигающая музыка, темп которой стремительно нарастал.

Лена стояла у окна, ее тело — непроизвольно — уже повторяло еле заметными движениями ритм мелодии, а на лице был страх.

К ней одновременно подошли Костя и Муха. И оба смешались.

Первым нашелся Муха:

— Просим, мадмуазель! — И он взял ее за руку, Лена сначала хотела вырвать руку, потом передумала, протянула вторую руку Косте, сказала:

— Пошли, мальчики!

И они трое ринулись танцевать. Им хлопали в такт. Ритм стал захватывать их. Все больше, больше… Дуля, забывшись, крикнул:

— Муха! Давай!

И танец вроде бы незаметно превратился в единоборство Кости и Мухи за Лену. Девочка перелетала от одного к другому. И все трое постепенно поняли смысл своего танца. И уже не могли остановиться.

Поняли это и все присутствующие в комнате. Лариса Петровна быстро подошла к магнитофону, выключила его, сказала шутливо:

— Хватит! Хватит! После плотной еды… Так и до заворота кишок надолго. Может, что-нибудь другое?

Ей на помощь пришел Владимир Георгиевич:

— Константин, — сказал он, — а почему бы тебе не показать нам свое мастерство?

— Не понял, Владимир Георгиевич, — ответил Костя, еще не отдышавшись. — Вы хотите, чтобы я продемонстрировал несколько приемов?

— Где твоя скрипка? — спросил Владимир Георгиевич, — Почему бы…

— Простите, — перебил Костя, — для скрипки я не в форме. Скрипка… — он взглянул на гитару Мухи в углу, — не гитара, И вообще сегодня меня должны развлекать, а не наоборот. В конце концов я именинник, Муха! Ты, правда, по непроверенным агентурным данным, — виртуоз на гитаре. Может быть, для общества…

— Прежде всего для тебя, — серьезно сказал Муха. Он вытер платком вспотевшее лицо, взял стул, поставил его на середину комнаты, сел, обвел всех взглядом, сказал — Жгут! Гитару!

Жгут было рванулся к гитаре, но тут же остановился.

— У самого ноги есть.

Муха взглянул на Жгута, усмехнулся.

— Верно, есть. Я и забыл. Ты теперь не мой. — Он взглянул на Костю. — Его.

Муха медленно поднялся, взял гитару, опять сел на стул, тронул струны.

— Мой кумир — Высоцкий. Посвящается, подчеркиваю, имениннику!

И он запел, блестяще подражая своему кумиру, с характерной хрипотцой и надрывом:

В тот вечер я не пил, не пел,
Я на нее вовсю глядел,
Как смотрят дети.
Как смотрят дети…
Но тот, кто раньше с нею был,
Сказал мне, чтоб я уходил,
Сказал мне, чтоб я уходил,
Что мне не светит…

Пронзительная, обнаженная жуть была в этой песне и в ее исполнении. Костя увидел, с каким восторгом смотрит Лена на Муху, и ослепляющая темная ревность опять переполнила его до краев.

…А тот, кто раньше с нею был,
Он мне грубил, он мне грозил…—

пел Муха под надрывный аккомпанемент гитары.

А я все помню, я был не пьяный.
Когда ж я уходить решил,
Она сказала: «Не спеши».
Она сказала: «Не спеши, ведь слишком рано…»