Шестой моряк

  — Всего лишь способность предвидеть отдаленные последствия собственных поступков, иногда в гиперболизированной форме.

  — Пожалуй, ты прав. Этим я не наделен. А знаешь, почему?

  — Только догадываюсь.

  — Потому что отдаленных последствий не будет. Все последствия — близкие.

  — Тот, кто тебя сотворил, был весьма экономен.

  — Увы, я не обременен универсальностью. Да мне это и не нужно. Я появился для решения одной-единственной Главной Задачи.

  — Веления, ты хочешь сказать?

  — Если употреблять твою терминологию.

  — Ты знаком с моей терминологией?

  — Я очень много о тебе узнал. Ты будешь потрясен. Как ты думаешь, Драконы, которых ты разорвал в мелкие клочки в вагонном коридоре, оказались там случайно?

  — Теперь уж и не знаю, что подумать.

  — Разве тебя не насторожило несоответствие их функционального назначения и лексикона? Разве убийцы способны говорить развернутыми фразами?

  — Я встречал убийц, которые могли говорить стихами.

  — Золотой век давно прошел, равно как и Серебряный. Нынешнее поколение ассасинов только что не мычит... Так вот, это я говорил их устами.

  — Не очень-то твои посланники в черных плащиках напоминали марионеток.

  — Это  были искусно изготовленные марионетки, да и кукловод не подкачал.

  — Да, припоминаю: они упоминали про Высшую Волю, подъем из могилы... И были  весьма недовольны такой перспективой.

  — Кого может интересовать мнение марионеток!

  — А может быть, шахматных фигур?

  — Такое сравнение мне нравится больше.

  — Кстати, я сразу заподозрил, что их кто-то двигает.

  — Я заметил.

  — А эти... Черные Чопперы... как у них со свободой воли?

  — Со свободой воли у них замечательно. То есть никак.

  — Выходит, мой левиафан слопал партию твоих пешек?

  — Непохоже,  что  ему грозит несварение желудка... Между прочим, должен заметить, что твои фигуры впечатляют. Мне понравилась шутка с бронекатером.

  — Твои кригсмарине тоже были недурны.

  — Да, но туго соображали. Все время пытались своевольничать. За что и поплатились... Поделись секретом, где ты раскопал этого замечательного ящера, и как тебе удалось его обуздать?

  — Это не совсем ящер. Точнее, совсем не ящер. Говорю же, это левиафан.

  — Что, тот самый?

  — Ну, разумеется, не библейский, а намного  древнее. Возможно даже, мой ровесник. Поэтому смешно предполагать, что я способен обуздать столь древнюю и могучую тварь, практически божество. Я могу только его... гм... заинтересовать. Во всех водоемах есть свой левиафан. Когда левиафан умирает, водоему приходит конец. Я думаю, что вся вода этого мира обязана своим происхождением левиафанам. В конце концов, кто-то же должен порождать воду!

  — Ученые считают иначе. У них есть объяснение происхождению воды, которое не предусматривает никаких сверхъестественных сил.

  — Они просто не знают и, как водится, строят гипотезы в рамках собственных заблуждений. На  деле же сверхъестественное — это то, что подчиняется неоткрытым еще законам.

  — И как много законов они уже не успеют открыть?

  — Гораздо больше, чем уже открыли, а точнее — вывели из накопленного багажа собственных ошибок. В том числе и ключевой закон всех законов.

  — А есть и такой закон?

  — Ну разумеется. Как, по-твоему,  могло  возникнуть мироздание, не будь закона происхождения  законов мироздания?!

  — Гм... наверное. Спасибо... за информацию о левиафанах.

  — Про мировых змеев, полагаю, рассказывать не стоит.

  — А они существуют?

  — Безусловно.

  — И такие же колоссальные?

  — Намного больше. Будь у меня Веление уничтожить этот мир, я взывал бы именно к ним.

  — Я в затруднении, насколько эта информация может быть полезна для решения моей Главной Задачи.

  — Думаю, никак. Если я что-то понимаю в Велениях... со своим Велением ты справляешься неплохо.

  — Ты слишком добр ко мне.

  — И  как долго мы будем перебрасываться пустыми фразами?

  — Согласись, нечасто выпадает удача поболтать с себе подобным.

  — Что ж, и соглашусь. Тогда, быть может, ты примешь какую-нибудь материальную форму, и мы выпьем гденибудь по стаканчику текилы? В этом мире еще можно найти текилу? Или хотя бы водку?

  — Можно. И текилу, и водку, и даже колесную мазь. Ничто еще не пропало бесследно, а следовательно, есть надежда найти все, что угодно.

  — Так в чем проблема? Подтягивайся ко мне, потрещим за жизнь нашу терминально-эффекторскую.

  — Но... я не могу.

  — Что так? Веление... пардон — условия Главной Задачи препятствуют?

  — Ты не хуже моего это знаешь. Содержание задачи определяет форму реализации. Моя задача не предусматривает  материальной формы для  эффектора. Тебе повезло больше.

  — Не предусматривает или... запрещает иметь?

  — Второе ближе к истине.

  — Но у тебя Все равно должен быть материальный носитель. Таковы... — Я едва удержался, чтобы не сказать: правила игры. Но ведь он  не играл. Никогда не играл, с самого начала. Он только думал, что играет, а сам лишь решал свою Задачу. Это я был игрушкой богов, а значит, часто мог выбирать между игрой и тайм-аутом.

  — ...исходные ограничения, — сказал он терпеливо. — Я знаю. Но это твои ограничения. Не забывай: при всем сходстве, мы все же совершенно разные.

  — Ну да, я универсален, а ты... гм...