Шестой остров

Когда в сейф вошел Генсборо, первое, что привлекло его внимание, была обитая кожей низкая скамья. Она имела форл^у ложа из римского триклиния. Что за чертовщина? Триклиний в сейфе? Кушетка? О какой странной тайне, о каком необычном пороке свидетельствовал этот предмет? И зачем понадобился Лу Капоте сейф таких размеров? Good Heaven! ⁷⁷ Куб с гранью в три метра! Такой сейф был бы на месте только в банке. Для чего он Лу Капоте?

Лу подошел к задней стенке, выдвинул небольшой металлический ящик и, обернувшись, посмотрел с убитым видом на Генсборо.

— I’m sorry², мистер Генсборо,— сказал он,— микрофильмы унесли.

— Что ж, мистер Капоте,— сказал Генсборо, пробуя ладонью мягкую обивку скамьи,— думаю, что нам с вами...

На сей раз его перебил Лу.

— О да, мистер Генсборо, понимаю, вам и мне есть о чем поговорить. Не так ли? Еще до того, как вы меня освободили, я знал, что нам придется о многом поговорить.

Генсборо развел руки, как бы показывая, что он весь обратился в слух.

— Прошу вас пройти в кабинет.

Лу запер сейф, повернул штурвал налево и нажатием на ту же кнопку в ящике письменного стола поставил книжные полки на место.

Генсборо расположился в кресле и, согласившись

выпить стакан шотландского виски, приготовился слушать.

С самым безразличным видом он в течение двух часов слушал рассказ Лу: отношения с Фанни, развод, мания по части школьных форм, история с калабрийской девушкой, с Ритой Алегрия, похищение картины,— словом, все.

Закончив исповедь, Лу почувствовал себя другим человеком. Словно на десять лет помолодел. За все время, что он говорил, Генсборо ни разу его не прервал.

Выслушав все, Генсборо поднялся.

— Ну что ж, мистер Капоте,— сказал он, улыбаясь.— Теперь все ясно. Понимаю, что для вас эта исповедь была нелегкой. Теперь отдыхайте. Я тоже нуждаюсь в отдыхе. Завтра поговорим еще. Предлагаю вам позавтракать вместе.

Несмотря на профессиональный training *, Генсборо лишь с большим трудом удалось сохранять невозмутимый вид до конца рассказа. Он вышел с чувством отвращения. Отвращения и ярости. Несчастная ИТТ, какие люди в ней служат! Капоте сумасшедший, опаснейший извращенец! С самого своего поступления в ИТТ Генсборо организовал, как он полагал, эффективную систему слежки за служащими высшего ранга. Как же получилось, что никто и знать не знал, что Лу Капоте ненормальный, да еще какой! Генсборо были известны его привычки, вкусы, его хобби, перемена имени, два его брака, связь с калабрийкой и даже несколько ссор с одной школьницей, но он и вообразить не мог, что консультант совета директоров ИТТ мог быть соучастником похищения картины. Да это просто уголовщина! Недопустимо! И подумать только, что этот человек мог бы достигнуть в ИТТ куда более высоких ступеней!

Нет, после всего этого Лу Капоте нельзя оставить в компании. Его слабости могут ей в один прекрасный день сильно повредить. Надо бы его уволить, хотя он из любимчиков босса. Но как уволить? Он не только в курсе многих секретов ИТТ, больше того, теперь он одна из основных фигур в деле с L-15. Более десяти лет он был одним из доверенных людей Хенина.

Нет. Уволить его нельзя.

¹ Треиироаку (англ.).

Но и оставаться ему никак невозможно.

Есть только один выход.

Один-единственный.

1949—1950

Смерть Москеры была мгновенной. Меня арестовали, допросили и вскоре отпустили, отчасти благодаря показаниям свидетелей. Все были убеждены в моей невиновности. Все, кроме меня и Грасиэлы.

Угрызения совести привели меня в Пайсанду. Я хотел исповедаться у падре Кастельнуозо. Но священник, который год тому назад смеялся над моими средневековыми бреднями, с возмущением заявил, что не предполагал во мне способности к столь гнусным прегрешениям. Из-за плотской ревности я стал причиной гибели человека! Он осудил меня решительно и бесповоротно. Я рассказал ему подробно все как было и всю предысторию. Рассказал также об эпизоде с Титой. Как низко я пал! Неужто я не понимаю, что поступить так с женщиной в доме ее мужа, который меня опекал с трудных лет моего детства, отвратительное преступление? Кроме того-, это оскорбление оказавшему гостеприимство... Бесчестно, подло! Как мог я настолько отдалиться от Бога и в такой короткий срок? Я превратился в тщеславного и суетного интеллектуала и за три года совершил два смертных греха. Разумеется, он первый готов возражать против буквального толкования заповедей, однако, чтобы обвинить меня в нарушении исконной их сути, не надо быть Торквемадой.

Особенно возмущала его история с Титой. Нарушение законов гостеприимства — это во все времена было грехом. Всегда было грехом. И всегда будет. Голос у него дрожал. Он был преисполнен негодования.