Шестой остров

Судно наше идет по следующему маршруту: Шан- I хай, Гонконг, Сингапур, Калькутта, Коломбо, Аден, Александрия, Пирей, Неаполь, Марсель, Кадис, Лиссабон, Гавр и Лондон. В приложенной записке я перечислил адреса всех агентств, обслуживающих нас в этих портах.

Я уже две недели на этом судне. Вчера вышли из Калькутты. Четыре дня, которые мы провели в этом несчастном городе, я бродил по его улицам, содрогаясь от ужаса. Мистер О'Хара, старший помощник капитана (мой покровитель) пригласил меня посетить вместе с ним в паланкине некоторые типичные места. Не буду Вам рассказывать то, что Вы и так знаете; скажу лишь, что человеческие трагедии одним воображением не постигнешь, их надо видеть вблизи, прикоснуться к ним. У меня возникает желание замкнуться в монастыре, жить с повязкой на глазах, отречься от звания человека.

Прощайте.

Бернардо.

Р. S. Пишите мне в Пирей. Мы там будем примерно 20 января.

ДЕВЯТАЯ ХОРНАДА

Ничуть не сомневаюсь, что имя Эрнана Диаса де Мальдонадо повергло вашу милость в смятение, а поскольку приор монастыря Сан-Доминго слывет в числе наиболее бдительных стражей религии и добронравия, он, прознав, кто я есть в действительности, разумеется, нридет в немалый гнев. Молю вашу милость не запамятовать хотя бы намекнуть ему, что злоключения жизни моей приучили меня к терпению и я готов согласиться

на то, чтобы меня в этой келье приковали на цепь, дабы я не мог сбежать и был предан в руки правосудия, когда завершу свою исповедь.

В жизни сей я почитаю себя конченым человеком, и осталось у меня всего два желания: поскорее препоручить душу мою Господу, избавив ее от самого тяжкого бремени, и довести до конца свой замысел во благо веры нашей, каковой во всех подробностях изложу в нижеследующих хорнадах.

Да не подумает ваша милость, что я слишком уж сокрушаюсь о том, что мне довелось убить какого-то там священника и опозорить знамена какого-то капитана. Давно уж не питаю я почтения ни к каким знаменам, кроме тех, каковые водружают предо мною мои бедствия и вышеупомянутые преступления лишь потому огорчают меня, что Господь в бесконечном своем милосердии соблаговолил возвратить меня в лоно свое; и во второй раз в сей исповеди я каюсь в том, что совесть моя спокойна, ибо я убежден, что на мне нет вины и даже что сам Бог вложил в мои руки оружие, дабы убрать с лица земли эту коварную и зловредную гадину, наносящую столь огромный ущерб добрым нравам и истинной вере; и с этой точки меня не собьют самыми убедительными аргументами наиученейшие доктора Святой нашей Матери Церкви; однако в этом месте я должен и обязан признаться, что после того совершил другой грех, пожалуй, превосходящий по гнусности и бесчестию тягчайшие мои преступления, грех, оставшийся тайным и столь мерзостный, что я вынужден о нем умолчать, дабы избавить вашу милость от чрезмерной скорби и еще потому, что в душе у меня нет ни крупицы сомнения в том, что Господь, воззрев на сердечное мое сокрушение, уже отпустил мне его; дерзну даже поклясться, что он оповестил меня о том видениями и знаками, о коих в должном месте я дам полный и точный отчет.

СИНГАПУР, 14 НОЯБРЯ 1952

Дорогой падре Иастельнуово!

Если дело так пойдет дальше, я не дам и медяка за Вашу духовную карьеру. Готов согласиться, что религия и защита трудящихся естественным образом соединились в послевоенной Европе, однако в нашей искусственно созданной, привилегированной маленькой

стране Вас причислят к агитаторам. Будьте осторожны!

Сожалею, но пока мне не удалось наладить контакты во Франции и в Италии, как Вы просили. Во время следующего нашего рейса думаю сойти на берег в Марселе и вернуться на судно, лишь когда оно будет стоять на якоре в Гавре. Мистер О'Хара обещал похлопотать, чтобы мне дали отпуск. Если это выгорит, я займусь вплотную выполнением Вашей просьбы.

В прошлое воскресенье О'Хара повел меня в Гон-конге на мессу. Вот смехотворное зрелище! Китайцы-католики — это, по-моему, такой же абсурд, как гаучо-буддист. То, что я перевидал в этом году, заставило меня усомниться в эйкуменическом характере нашей Церкви. В колледже Назарета мне толковали о вмешательстве Бога в человеческие дела, теперь это мне кажется извращением истории. Ныне я знаю, что все «религии» — это всего лишь то, чем они были у римлян: «religio», связью с традицией, с «mos maiorum» ⁸⁴⁸⁵каждого народа. И притом — связь формальная! По-этому-то меня и раздражает вид китайцев, молящихся Святой деве. Я убежден, что вне их пагод Бог их не слышит.

Во время последней нашей стоянки в Калькутте я слетал на самолете в Бенарес — посмотреть на омовенья в священной реке. Какая огромная вера, падре! Какая подлинная вера озаряет этот ритуал! И разве христианская антропофагия нашего причастия — быть может, чуть более одухотворенная — менее примитивна, чем купанье в священном Ганге?

Ах, падре! В Адене и в Александрии я видел слепых, просящих милостыню на улицах. И знаете, почему? Потому что они сами вырвали себе глаза, после того как узрели в Мекке камень Каабу. И в самом деле, зачем человеку глаза, если он обладает столь могучей верой?