Шестой остров

тие, бессердечны, да иначе быть не может; однако, служа у Баодайно и у Яна ван Гоеса, я, хоть и на намеревался улучшить мир и преобразить пиратские души, предпочитал по части жестоких дел отставать, нежели быть впереди, и не выходил за рамки обычных бесчинств; грабеж, убийство, поджигание судов, насилование женщин — все это были мелочи супротив свирепости Тернера, который, презрев совесть и разум, был истым извергом и страшилищем рода человеческого. Однажды при осаде селения на Пуэрто-Рико мне случилось взять в плен испанца,' в чьем платье я нашел золотую шпильку. Тернер заподозрил, что у этого человека где-то спрятаны еще и другие драгоценности; пленник, упав на колени, это отрицал, тогда Тернер приказал вывернуть ему руку в локтевом суставе, да так, что и самый ученый хирург на свете не вправил бы ее; несчастный пленник все не признавался, тогда проделали то же с другою рукой; он и дальше молчал, и тут ему обвязали пеньковой веревкой голову на уровне глаз, и два мерзавца-англичанина, помощник капитана и цирюльник, так сильно стянули скользящий узел, что у бедняги глазные яблоки выскочили из орбит и упали на землю, как два куриных яйца. Тернеру этого было мало, он еще приказал подвесить его на вилах за мошонку, и при этой ужасной пытке, пока испанец еще не испустил дух, ему отрезали нос и уши, меж тем как кто-то жег ему лицо раскаленным железом. Когда же надежда, что несчастный признается в том, чего не знал, была потеряна, один пират-негр, просто удовольствия ради, схватил копье и несколько раз проткнул тело испанца насквозь. Как я потом узнал, замученный пленник был слугою богача, который, опасаясь нашего нападения, ускакал в горы; слуга же, проходя по двору, нашел булавку, оброненную бежавшим хозяином,— и нашел себе на горе, ибо хозяин успел скрыться, а слуга угодил в мои руки.

Не стану удручать вашу милость подробной историей бесчинств сего изверга, однако нередко бывало, что когда какой-либо хозяин отказывался признаться, где спрятал свой скот, золото или что другое, Тернер собственноручно пронзал его копьем насквозь и затем поджаривал на решетке; мог бы я поведать и о других мерзостях еще похлеще, но, щадя вашу чувствительность, ставлю на сем точку.

Проведя под началом Тернера месяца два, я понял,

что такая жизнь мне невмоготу, вдобавок я видел, что в его мнении никогда не займу почетного места, ибо сия злобная разнузданная орава уважала лишь злодеев с каменным сердцем; однако из опасения, как бы меня не сочли слабодушным, я решил строить из себя лихого малого, изображать радость при виде любых зверств и идти на любые увертки, лишь бы не гневить капитана, не то он, вне всякого сомнения, возымел бы ко мне неприязнь, и тогда, что уж говорить, худо пришлось бы кувшину

Невдолге после того страшного случая, когда замучили испанца из-за шпильки, чего я никак не мог забыть, мы поблизости от Эспаньолы захватили небольшой фрегат. Бой был жаркий, пятеро наших погибло, и девятерых испанцев, оставшихся в живых после сражения, Тернер приказал зарубить. Я отошел в сторону, подальше от места, назначенного для их казни, но хитрец Тернер, то ли заметив мое отвращение, то ли просто почуяв что-то неладное, пожелал вывести меня на чистую воду; он велел привязать пленников к борту и, указав на меня пальцем, назначил мне быть палачом; при этом на лице его была ехидная усмешка, на которую я ответил еще более язвительной, дабы показать, что мне ничего не стоит исполнить его приказ. Уклониться было невозможно, это стоило бы мне жизни, а тем несчастным я ничем не мог помочь, они все равно были обречены на гибель; следя, чтобы у меня не дрогнула рука и чтобы в моих глазах не заметили и тени колебания, я с готовностью взялся исполнять приказ; мало того, я желал показать себя не менее жестоким, чем любой из наших извергов, и, вместо того чтобы перерезать пленникам глотки шпагой, как делалось обычно, или же снести им головы одним махом, я взял обеими руками большой, очень острый меч и принялся изо всей мочи наносить им удары по головам, каждому из девяти по порядку, рубя черепа пополам до самой шеи, что весьма тешило Тернера и всех его приспешников,— веселыми возгласами и сме-хом они выражали свое удовольствие.

Примерно через месяц после этой истории мы невдалеке от Флориды выдержали жестокую баталию, в каковой у нас убили десять человек, но и мы прикончили

Намек на испанскую поговорку: «Если камень ударит по кув-^ШинУ. худо кувшину; если кувшин ударит по камню, опять же худо кувш ину».