Шестой остров

В наших богословских занятиях мы еще не дошли до догмата о благодати, однако по укоренившейся моей привычке, к которой иезуиты относились снисходительно, я читал о нем загодя, расширял свои познания — так как я отлично сдавал все предметы, мне разрешали изучать темы сверх программы. Наставники мои в то время возлагали на меня большие надежды. Все пророчили мне блестящее будущее и не только не ограничивали, как других учеников, но поощряли мое стремление удовлетворять свою интеллектуальную жажду, возможно, опасаясь, что я опять могу предаться мистическим порывам, как было два года назад.

Я исповедовался неукоснительно даже в самых мелких прегрешениях, но лишь тогда, когда испытывал раскаяние. Если же какой-то поступок, какая-то смутная мысль не вызывали у меня искреннего раскаяния, я не чувствовал себя обязанным признаваться, хотя понимал, что мой духовник осудил бы меня и что это противно общему духу заповедей.

Так получилось, что я ряд месяцев тайно читал Паскаля. Вначале — чтобы пополнить свои знания, в уверенности, что богословы ордена, когда я к ним обращусь, сокрушат его рассуждения. Недостаточное богословское образование не позволяло мне тогда самому их опровергнуть. Зато в области математики я мог бы оспорить многие положения Паскаля, видимо, считавшиеся истинными до Эйнштейна, как, например, понятие о том, что скорость не имеет предельной величины. В свои восемнадцать лет я уже твердо знал из уроков падре Латура, что во вселенной невозможна скорость, превышающая скорость света, ибо в таком случае, согласно основному уравнению теории относительности, масса была бы бесконечной. Но все равно меня привлекали талант, дивная проза, восхитительная ирония, с какой Паскаль нападал на современных ему иезуитов, основываясь на учении янсенистов Пор-Руаяля '. Признаюсь, я читал его ради удовольствия и, хотя вопрос о благодати снова стал меня тревожить, я уповал на то, что эта полемика XVII века в наши дни уже не актуальна. Я был уверен, что, подобно физико-математическим проблемам, современная экзегетика рассматривает эту проблему в совершенно ином плане.

Однажды я решился подробно изложить свои сомнения падре Грихальво, семинарскому преподавателю богословия, убежденный, что он в единый миг докажет мне заблуждения Паскаля и устарелость

Пор-Р у ая л ь (Пор-Рояль) — женский монастырь вблизи Парижа, ставший в XVII в. центром философской мысли, где обое-новались янсенисты. этой полемики. Но оказалось не так. Падре Грихальво уставился на меня с выражением явного неудовольствия, а затем пустился в долгие объяснения, которые обходили стороной проблему в том виде, как я ее изложил. В заключение он прочел мне нотацию. Дескать, то, что я говорил о благодати,— это ересь, достойная кальвиниста тех времен или современного протестанта.

На другой день меня вызвал к себе приор, и я признался, что целый год читал Паскаля.

Мне был сделан суровейший выговор. Я пытался защищаться. Я уверял, что ни на единый миг не поддался влиянию доктрины Паскаля (в это я искренне верил) и совершенно убежден в том, что занятия богословием вооружат меня на самостоятельную борьбу с врагами нашего ордена. «С врагами нашей Святой Матери Церкви!»— перебил меня приор, стукнув кулаком по кафедре.

ВОТ ТАК СЕРДИТЫЙ!

Когда Лу Капоте, глядя в зеркало заднего вида, уже перестал сомневаться в том, что Сердитый направляется именно к нему, он обернулся как бы совершенно естественно и изобразил на своем лице столь же естественное удивление.

— Ты, Генри?

— Hello, Lou, old boy! ¹

Тон Сердитого был дружеский. Слава богу!

— Вот так случай! Что ты тут делаешь?..

— Никакой не случай,— перебил Финн, пожимая протянутую ему руку.— Я специально приехал, чтобы тебя увидеть.

— Как тебе удалось?..

— Твоя секретарша.

— Ах, вот как!

— Она сказала, что ты будешь здесь, и дала мне номер твоей машины.

— Что-нибудь важное, Генри?

— May be, Lou, may be ³⁷³⁸.

Но почему же Сердитый заранее не условился с ним о встрече? Почему является к нему вот так, экспромтом? Что у него за дело?

Ну ладно, пусть Генри выскажет, чего он хочет. — Я хочу тебе предложить, Лу, одно.... гм!., одно весьма деликатное дело, но, знаешь ли,— он осмотрелся вокруг,— место здесь неподходящее.

Лу глянул на часы, пригладил кончик бакенбарды, снова глянул на часы. Стало быть, Финн собирается что-то предложить? How interesting! ¹

— Вот как! Это... это очень срочно?

Он опять посмотрел на часы. По привычке, уже просто инстинктивно, Лу начинал вести сделку; в начале подобных переговоров он всегда смотрел на часы, секретарша должна была ежеминутно его тревожить, он делал озабоченный вид, притворялся, что думает о другом.

— Для меня да, очень срочно.

Сердитый явно не умеет вести переговоры. Приемчики здесь излишни. Они даже могут оказать обратное действие. Лучше дать ему свободно высказаться не перебивая.

Было 11.30. В 2 часа Лу надо быть в аэропорту, чтобы лететь в Детройт, а до того он должен заехать к себе на службу на Парк-авеню.