Шествие динозавров

Комментарий переводчика: без комментариев. Я просто тащусь от этой поэмы, как питон от пачки дуста.

Глава двадцать девятая

Я сел на травку, откинул капюшон жреческого балахона, подставив лицо жарким лучам полуденного солнца. Отвязал меч и положил рядом. Вургр не последовал моему примеру. Он продолжал торчать сбоку и чуть поодаль серым огородным пугалом, раскорячив тощие руки. Словно ждал подвоха. Например, что я вдруг ни с того ни с сего наброшусь.

— Очень нужно… — пробормотал я.

— Зачем мы здесь? — осторожно спросил вургр.

— Свежий воздух. Зелёная травка. Полное успокоение для души.

— Разве у ниллганов есть душа? — хмыкнул он.

— Конечно же, нет. Я пошутил.

Вургр осторожно подобрал под себя ноги и угнездился на почтительном расстоянии. Это он в гончарне, при Оанууг, мог хорохориться. Оставаться наедине со мной было ему не по сердцу.

— Я не люблю всего этого, — сказал он. — От свежего воздуха у меня кружится голова. Отвык, наверное. Раньше мог спать на голой земле, укрывшись какой-нибудь шкурой. Теперь мне спокойнее зарыться в звериную нору. Я открою тебе секрет. Запомни, ещё пригодится — ведь я у тебя не последний вургр… Ночью мы беспомощны, как дети. Чтобы найти жертву, нам нужно вылезть из норы, войти в город, долго рыскать по его улицам. И всё это время — на открытом воздухе. От этого разламывается голова, плавятся и каплют из ушей остатки мозгов. Если бы дозорные не трусили, ни один человек не погиб бы от рук вургра… И солнце я ненавижу. От его света у меня чешется тело.

Я покосился на его тусклое лицо в обрамлении добротной, ухоженной бороды. И в самом деле, по меньшей мере полгода этой кожи не касались прямые солнечные лучи.

— Извини, — сказал я. — Хотелось сделать тебе приятное.

— Ты измучил меня, ниллган. Мой слабый разум когда-нибудь лопнет от твоих загадок… Зачем тебе делать мне приятное? Жаль, что той ночью ты не прикончил меня. Это было бы приятно всем. И твоей женщине, которая ночами не спит от страха передо мной, что бы мы оба ей ни толковали, ибо слова мужчины всегда недоступны пониманию женщины. Она трясётся, как жёлтый лист на умирающем дереве, и шлёт молитвы первоматери Эрдаадд, чтобы та наутро привела тебя к её порогу. Было бы приятно и тебе, которому претит добывать для меня свежую человеческую кровь в подземельях Эйолудзугга. И твоему хозяину Луолруйгюнру, который надеется, что я оставил его в покое…

— Разве ты не отступился от своего?

— Это невозможно, ниллган. Подумай сам: что мне ещё нужно от жизни? Здоровье? Его я утратил навек, едва только вауу сомкнул свои жвалы на моей шее. Богатство? Оно никогда не значило много для меня. Всё, что нужно, я и так возьму у этих рабов на рыночной площади. Обмотаю шею тряпкой и возьму… Дети? Открою тебе второй секрет: вургру не интересны утехи с женщинами. Поэтому я никогда не посягну на лоно твоей горшечницы.

— Я не так страшусь за её лоно…

— Выслушай тогда секрет третий: сытый вургр никому не страшен. В нём пробуждается человек, ему противно даже думать о своём промысле. И вдолби эту мысль горшечнице. Я принесу тебе подходящую палку, если она не разумеет человеческих слов… Что же тогда мне остаётся? Только одно — власть.

— Престол империи?!

— Он самый, ниллган. Но если ты думаешь, что я сколько-нибудь серьёзно способен домогаться самой большой кровати в Эйолияме, то ты и вправду безмозгл. Даже если произойдёт чудо, Солнцеликий издохнет, а я опережу всех… того же Одуйн-Донгре… Я не проживу и дня, как меня загрызут юруйаги. Они — те же вургры, только их алчность не зависит от голоса желудка. Эта свора выпьет кровь из всякого, кто окажется на престоле. Пока все они согнаны в одну казарму Эйолудзугга — они заодно. Но каждый, кто возвысится над ними, обречён отныне быть их добычей. Ты, должно быть, не знаешь, что Элмайенруд даже во сне не расстаётся с мечом. Он потому и удержался во главе своры, что умеет спать с открытыми глазами и стрелять из арбалета на любой шорох прежде, чем разглядеть, кто же там шуршит. Последний верный пёс Луолруйгюнра…

— Разве он и вправду безразличен к власти и так предан Солнцеликому, как не устаёт повторять?

— Зигганы обычно не лгут. Ты уже довольно давно среди живых людей и должен был бы это уяснить. Элмайенруд действительно предан Луолруйгюнру с потрохами. И он действительно не жаждет власти. Он безнадёжно болен.

— По нему не скажешь!

— Мы все больны, кто-то меньше, кто-то сильнее. В этом мире безупречно здоровы только мертвецы… и ниллганы. Эта болезнь неизлечима и следует за нами от колыбели до могилы. Жрецы из рода Дзеоллов называют её «оюназуу» — «след призрака». Мы помним, кем были раньше, или кем были в другом отпечатке этого же мира, или кем будем после того, как умрём.

— Что это значит?!

— Я не жрец и вряд ли смогу объяснить. Дело в том, что этот наш мир — не первый. Он уже существовал здесь, и не раз. И все мы уже топтали эту землю когда-то. Но были в тех мирах — другими.

— Переселение душ?