Шествие динозавров

Когда переступает Он порог,
Его шаги предупреждает страх.
Трепещет пламя в очаге моем
И прячет лепестки свои в золу,
А злые духи убегают в ночь,
Которой не настал покуда срок.
Паук пустую подбирает сеть
И оставляет дом мой навсегда, —
Хозяином ему здесь не бывать.
Вооружён двумя мечами Он,
И первый меч Ему точила смерть,
Которой всё уплачено сполна.
Когда его надломится клинок,
Злодеи небу жертву принесут.
А я давно надежды не храню,
Что меч иной вдруг будет обнажен…

— Ты сочинила это сама? — спросил я.

— Сама, — сказала Оанууг. — Кто сделает это за меня?

— Это надо сохранить. Ну, там, записать… Ты можешь забыть.

Девушка мотнула головой.

— Я не забуду. А забуду — невелика потеря. Это никому не нужно. Пусть уйдёт со мной в Землю Теней.

— Но мне нравится! — запротестовал я.

— Тогда сочиню новое. Я сочиняю их во сне. Мне иногда снится, что я — это не я, а другая. Совсем другая, в других одеждах, в другом доме. И никто не глядит на меня, как на животное… — свет её очей подёрнулся жемчужной занавесью сдерживаемых слёз. Оанууг тряхнула головой, прогоняя их. — Ты приходишь сюда, — продолжала она. — Не убиваешь вургра, а пытаешься спасти в нём человека. Охраняешь меня. Зачем?

Я и сам этого не знал.

Много ли пользы было в моей нелепой, бессмысленной заботе о двух неприкаянных из числа трёх миллионов им подобных? Я здесь — проездом. Временщик…

То есть, с прагматических позиций всё вполне объяснимо: должен же я как-то разнообразить источники информации об этом мире, в котором, надо признаться, до сей поры ни хрена не понимал. Вургр принадлежал к императорской фамилии, он многое мог мне разъяснить — если бы удалось окончательно завоевать его доверие. Что же касается Оанууг…

Она сочиняла стихи. Не бог весть какие, и круг тем однообразный. Мягкая доисторическая порнушка… Но эта затурканная полурабыня-полуживотное, которой уготована участь машины для производства детей, всё же чувствовала то, что навсегда было сокрыто от меня. Она слышала ритм и слог. Она была лучше, возвышенней меня. Я так не умел.

Как ни прискорбно, я не могу сознавать себя интеллигентом. Могу бить себя в перси, вставать в позу, иронически ухмыляться в умных спорах… всё это — сколько угодно. Есть ядовитые бабочки-геликониды, которых птицы не жрут, а есть совершенно безобидные белянки, которым тоже не хочется, чтобы их жрали, и они добились того, чтобы природа раскрасила их под несъедобных. Лягушка надувается, чтобы стать вдвое больше и страшнее, дабы всякий, кто хочет её употребить, аист, змея или француз, отступил в ужасе перед её габаритами. Бабочка не сделается от этого опаснее, а лягушка не перестанет быть лягушкой. Вот и я… как та лягушка. Прикидываюсь интеллигентным, утончённым, лучшим, чем на самом деле. Мимикрия… покровительственная окраска… Интеллигентность — не начитанность, и даже, блин, не интеллект. (Сколько я повидал интеллектуалов, на которых пробы негде было ставить! Нет такой мерзости, нет такого преступления, которое не мог бы оправдать умный, эрудированный подонок с хорошо подвешенным языком. И не только оправдать, а ещё и творчески домыслить, добавить от себя, от своей извращённости, отточить до совершенства, возвести в культ, и всем окружающим залакировать извилины…) Это вообще не зависит от образования. Пусть я напичкан поверхностно осмысленными, беспорядочно нахапанными знаниями. Пусть я не чавкаю при еде, не лузгаю семечки в трамвае, не курю в кинотеатре. Но стоит только послушать, как и о чём я говорю! Это и вправду дешёвый сленг, неумело склёпанный бессознательно употребляемыми чёрными словами… Но стоит только представить, как и о чём я думаю, когда молчу! Что скрывает моя черепная коробка! Клубок ложных ценностей и фальшивых идеалов, обрывков из Нагорной проповеди, похотливых видений и с трудом подавляемых инстинктов…

К тому же, Оанууг чем-то напоминала мне Нунку, если бы содрать с той нанесённые тысячелетиями пласты окультуренности… или переодеть эту из целомудренной, с миллионом ремешков и завязочек, гимры на голое тело в кофточку без застёжек и юбчонку размером с носовой платок… Её волосы хотелось перебирать пальцами. Её кожи хотелось касаться. От неё пахло чистым, тёплым женским телом…