Шествие динозавров

— Мясо с корочкой, как я люблю?

Оанууг кивнула.

— А лепёшки — пропечённые сверх обычного, подсоленные?

Ещё кивок.

Дзуадз, конечно, большой мастер своего дела, другого император давно бы уж зарубил, но откуда даже лучшему зигганскому кулинару знать вкусы простого ниллгана? Мне стоило больших трудов объяснить дочери гончара, как жарить мясо, чтобы оно не обугливалось, и как печь лепёшки, чтобы не липли к зубам…

— Давай лучше съедим эту подлую девку, — предложил вургр. — Приготовим, как ты хочешь. По-вашему, по-ниллгански. Тебе окорока, мне остальное.

Оанууг неожиданно хихикнула и тут же, смутившись, закрыла лицо руками.

— Иди в задницу, вургр, со своими шуточками, — сказал я.

— В задницу? — изумился тот. — Зачем?

— Ну… — теперь пришла моя очередь опешить. — Есть такая присказка у ниллганов. Мол, иди ты в задницу…

— Непонятно… А в чью задницу я должен идти?

— В свою, вауу да’янна!

— Невозможно. Не получится! Как можно идти в собственную задницу? Даже если бы я был рыночный акробат…

— Ну, в носорожью, вауу умм вауу да’янна!

— Это другое дело… при некотором усилии… Любопытная мысль. Но что я должен буду делать в носорожьей заднице?

Похоже, этот лиходей надо мной прикалывался…

— Не приставал? — строго спросил я девушку, указуя на него рукояткой меча.

Оанууг энергично помотала головой.

— А то у меня с ним долгого разговору не будет, — сказал я, проходя на почётное место гостя.

— Ниллган, — с пренебрежением промолвил вургр. — Не понимаешь. Пусть я и украшен «поцелуем вауу», но в остальном человек. Зачем мне чужая вещь?

— А это? — я потянулся и зацепил пальцем его обновку.

— Торговцы что рабы, — ответил он высокомерно. — А я всё же брат юйрзеогра.

— На тебе не написано.

— Ниллган, — повторил вургр. — Почему люди видят, что ты ниллган? Почему они видят, что я брат юйрзеогра?

— Откуда мне знать… — пробурчал я.

Вургр передёрнул плечами в знак презрения и отвернулся. При этом вся его поза выражала скрытое нетерпение. Тогда я извлёк из-под плаща плоскую флягу литра на четыре и выдернул затычку. Светский лоск слетел с этого раздолбая в единый миг. Теперь он стал похож на вдрызг пропившегося кирюху, которому добрый бог, тот же Юнри, поутру послал чекушку… Не спрашивайте меня, где я наполнил флягу до краёв.

— Дай, — сказал вургр, алчно сглатывая слюну.

— Может быть, назовёшь своё имя? — спросил я, придерживая сосуд. — А то как-то неловко. Давно знакомы…

— Не имеет смысла, — пробормотал он. — Как зовут кукол из рыночного вертепа? Юламэм и Аганну-Дедль. Так и мы: ты — ниллган, я — вургр. Чем плохо… Позволь мне уйти. До вечера, а?

— Иди, — позволил я. — Латникам глаза не мозоль. И не вздумай удрать. Во второй раз не помилую.

— Я буду осторожен, — пообещал он. — Есть тут у меня местечко…

Прижимая к груди флягу, он засеменил прочь. Оанууг молчала, едва заметно улыбаясь.

— Тебе страшно с ним? — спросил я виновато. Она снова замотала головой. — Страшно, ещё бы… А со мной?

— Уже нет. Ты… ты добрый.

— Скоро уведу его отсюда, — сказал я, смутившись. — Кажется, я нашёл ему убежище.

— Он не виноват, — сказала девушка тихонько.

— Он убил твоего отца.

— Это проклятие злых богов. Человек — игрушка в их руках.

— Это я уже слышал. Про глиняных кукол. Не слишком достойно человека быть куклой.

— Достойно, — возразила она, заливаясь краской стыда от необходимости прекословить. — Человеком должны управлять. Другие люди, умнее. Иначе он становится зверем. Зверь подчиняется только желудку и детородному органу. Над ним нет высшей воли.

— Кто же управляет теми, которые умнее? Боги?

— Боги, — кивнула Оанууг.

— А если это злые боги?… — Я кивнул на пустую скамью.

— Злые боги не управляют. Они могут проклясть. Проклятие отвращает высшую волю добрых богов. Поэтому вургр подобен зверю, когда над ним нет высшей воли. Им движет голод. Сытый вургр — не вургр. Человек.

— Винтики единого прекрасного механизма, — сказал я. — Движущегося к светлому будущему.

— Не понимаю… Что такое «винтик»? Что такое «механизм»?

— Это по-нашему… хм… по-ниллгански. Про человека и высшую волю.

— Ты странный ниллган, — сказала Оанууг.

— На каждом углу об этом слышу… Чем же я тебе-то странен?

Девушка закрыла глаза. Чуть запрокинула голову, произнесла негромко: