Шифр Данте

Больше Форрестер ничего не сказала на эту тему. Как и Сет, она сразу переключилась на по-настоящему важный вопрос – вопрос о пропавшем манускрипте.

Персис рассказала ей о записке Хили и прочла ее вслух.

– Все просто, – сказала Форрестер. – Это первая строфа первой песни из «Ада».

«Ад». Первая часть «Божественной комедии».

– Можете предположить, почему Хили написал эти строки?

Несколько секунд Форрестер размышляла над этим вопросом.

– Нет.

Тогда Персис обратилась к ней с еще одной просьбой – ей были нужны контакты ближайшего родственника Хили.

Записав номер и попрощавшись с англичанкой, она позвонила на телефонную станцию Малабар-хауса и попросила организовать ей международный звонок – в Англию.

На десятом гудке Персис уже готова была сдаться, но вдруг на том конце сняли трубку, и глубокий голос отчетливо произнес:

– Квартира Хили. Питер Хили у телефона.

Персис замялась, вдруг ощутив непривычную робость.

Она руководила расследованием, и потому самыми сложными делами приходилось заниматься именно ей, но в таких вещах у нее почти не было опыта, и в учебниках о таком тоже никто не писал. Лучше всего сразу перейти прямо к делу.

– Мистер Хили, это инспектор Персис Вадиа. Я из индийской полицейской службы Бомбея. Боюсь, у меня плохие новости. – Она быстро описала обстоятельства смерти Джона Хили, опустив детали, которые показались ей несущественными.

Воцарилось длительное молчание.

– Мистер Хили?

Форрестер сказала Персис, что Питер Хили – успешный чиновник и занимает довольно высокое положение в обществе. Персис представила, как от новости, которую она принесла, и так уже немолодой человек мгновенно состарился на лишние десять лет, с глухим звуком откинулся на спинку старого кресла, не выпуская из рук телефон, и медленно выдохнул.

Наконец Питер Хили заговорил:

– Его матери не стало во время войны. Эмфизема. Джон был нашим единственным ребенком. Больше у меня никого не осталось.

– Джон поддерживал с вами связь?

– Нет. Точнее, я сам регулярно ему звонил, но с Джоном было непросто общаться. Разговорить его было почти невозможно.

Его печаль заполняла телефонные провода, как туман.

– Конечно, он не всегда был таким. Его изменила война. Мать умоляла его не идти. Не было никакой причины собой рисковать. Если он действительно хотел принести пользу, с таким образованием и успехами он вполне мог работать на правительство, но Джон не желал даже слышать об этом. Нехорошо так говорить о покойном сыне, но он был заносчивым и тщеславным. Он так многого достиг в таком юном возрасте, что просто не верил в возможность неудачи. Он хотел заработать право говорить, что видел сражения, что по-настоящему воевал, а не просто перебирал бумажки. А потом мы узнали, что его взяли в плен и увезли в Италию. Это был худший день в нашей жизни – во всяком случае, мы так тогда думали. А когда он вернулся, это был другой человек. Герой войны, но это ничего для него не значило. Джон никогда об этом не говорил. Он так и не смог найти себе место.

– Как вы думаете, что с ним случилось?

– Я думаю, его там пытали. Били и делали разные ужасные вещи. Он так надолго пропал, как будто вовсе исчез с планеты. Мы думали, что больше никогда его не увидим. Его мать горевала о нем как о погибшем, и она не дожила до дня, когда он восстал из мертвых. Мне кажется, Джон и сам думал, что умрет в этом итальянском лагере, и не надеялся выбраться на свободу. В каком-то смысле он на самом деле там умер. А когда все-таки выбрался, то попробовал вернуться к старым делам, но так и не смог. И тогда уехал. Какое-то время он прожил в Египте, работал в музее в Каире, а потом вдруг стал одержим «Божественной комедией» Данте и узнал, что одна из копий хранится в Азиатском обществе.

– Когда вы говорили с ним в последний раз?

– Две недели назад. Разговор был недолгим. Как и все наши разговоры.

– Мистер Хили, – начала Персис, тщательно подбирая слова, – ваш сын перед смертью вел себя так, как это было ему несвойственно. Может быть, вам удастся помочь мне лучше понять, что случилось?

Она рассказала о похищении манускрипта и об оставленных Хили загадках.

Снова воцарилось молчание, такое долгое и глубокое, что Персис начала думать, что ее собеседник повесил трубку.

– Мистер Хили?

– Какая-то бессмыслица, – сказал он, выходя из оцепенения. Персис уже не раз слышала эту фразу. – Зачем моему сыну так поступать? Он уважаемый ученый. Джон в жизни даже яблока не украл.

– Я вам верю. – Слова неловко сталкивались и спотыкались. – Но люди меняются. Вы же сами только что сказали мне, что Джон изменился.

– Он мой сын, и я его знаю.

Больше он ничего не сказал, и на этой резкой ноте разговор оборвался.

К Персис подошел Бирла:

– Как он отреагировал?

– Неплохо, учитывая обстоятельства.

– Высказал какие-нибудь гениальные мысли насчет загадки Хили?

Она покачала головой.

– Тогда мы снова в исходной точке. – Бирла не сводил с нее глаз. – Ты хорошо спишь?

Персис мотнула головой.