Шифр Данте

Наконец Локхарт достала из кармана платок и вытерла слезы:

– Простите. Я никогда не плачу на похоронах. Просто… черт, такая потеря! – Она взяла себя в руки и повернулась к Персис: – Арчи сказал, вы еще на шаг ближе к тому, чтобы найти манускрипт.

Арчи?

Персис ошеломленно моргнула. К Локхарт уже вернулась ее обычная деловитость.

Персис взглянула на Блэкфинча: он убрал руку с плеч американки и стоял рядом с видом заблудившейся овцы. Персис ощутила волну тепла: она вспомнила вкус его губ, его руки на…

– Инспектор? – Локхарт смотрела прямо на нее и ждала ответа.

Персис кашлянула, чтобы скрыть смущение, и рассказала о последних находках. Это было рискованно, но Персис готова была рискнуть: никто в Бомбее не понимал, что творилось в мыслях у Хили, лучше, чем Локхарт – по крайней мере, в той части, которую он готов был открыть.

Но американке его последняя загадка тоже ни о чем не говорила. Однако, казалось, она пришла в ярость от мысли о том, что по городу в поисках манускрипта шныряют нацисты.

– Три года назад Смитсоновский институт отправил меня в Польшу: я должна была осмотреть концлагеря и подготовить выставку. Освенцим, Собибор, Треблинка. У меня крепкие нервы, но даже мне стало плохо, когда я ходила по этим местам и представляла, что нацисты делали там с миллионами мирных жителей, с женщинами, детьми… – Она стиснула зубы. – Наверное, тогда я впервые по-настоящему поняла, что такое аморальность. Нас учат верить, что человечество выше этого. Что мы созданы по образу Бога. Что ж, если Бог выглядит так, я совсем не хочу с ним встречаться.

– Хили о них что-нибудь рассказывал? О нацистах.

– Нет. Я уже говорила, он никогда не обсуждал военное время. Насколько я знаю, он их ненавидел. Что бы они с ним ни сделали, это оставило след.

– Как вы думаете, зачем его могли перевести из тюрьмы в Винчильяте в другое место, но подделать записи так, чтобы казалось, что он по-прежнему там?

Локхарт покачала головой, раскидав по плечам золотые локоны:

– Это странно. Видимо, они не хотели, чтобы кто-то узнал, что его увезли. Вероятно, если собираешься пытать относительно известного человека, такого, как Джон, приходится заботиться о мерах предосторожности. Информационная война не менее важна, чем реальные сражения.

Но Персис не удовлетворило такое объяснение.

Локхарт взглянула на часы.

– Мне пора, – сказала она.

Она обрела привычное бодрое расположение духа. Внезапное проявление эмоций было всего лишь временным отклонением от нормы.

– Инспектор, я понимаю, что прошу о многом, но вы не могли бы держать меня в курсе дела?

Персис сухо улыбнулась:

– Вы все еще рассчитываете заполучить манускрипт для Смитсоновского института?

– Жизнь продолжается, – ответила Локхарт, ничуть не смутившись. – У меня есть работа. – Она повернулась к Блэкфинчу: – Может быть, мы могли бы когда-нибудь пообедать? Я бы с радостью узнала о вашей работе побольше.

Она достала визитку. Блэкфинч тупо посмотрел на кусочек картона, взял его с таким видом, будто берет гранату, и, виновато взглянув на Персис, сунул в карман пиджака.

Локхарт быстро двинулась прочь.

– Интересно, почему отец Хили не захотел, чтобы тело его сына вернули в Англию? – чересчур громко поинтересовался Блэкфинч, будто затем, чтобы не дать Персис прокомментировать приглашение на обед.

Как будто оно ее волновало. С чего бы?

– Я думаю, он уже давно с ним простился. Кем бы Хили ни стал, это был не тот человек, который когда-то ушел на войну.

Она взглянула на могилу Хили. На надгробной плите была выгравирована краткая эпитафия:

Отец, прости и упокой
Слугу, что кончил путь земной[44].

Персис почувствовала комок в горле. Как бы странно это ни звучало, ей вдруг показалось, что жизнь Джона Хили наложилась на ее собственную, что его эмоции, его мысли, мучительная тайна его последних дней – все это теперь жило в ней.

Вслед за этим чувством пришла тихая скорбь, и все ее мысли на время замерли.

– Персис, ты в порядке?

Блэкфинч озабоченно смотрел на нее сверху вниз.

Персис состроила гримасу. Ей было неловко, что он увидел, как она поддалась… чему? Видению? Мимолетному сочувствию к человеку, которого она даже не знала?

– Мне пора.

– Персис… – Блэкфинч замялся. – Не хочешь поговорить о том, что было прошлой ночью?

Персис отважилась бросить на него взгляд и увидела, как быстро краснеют его щеки.

– Не о чем говорить.

– Я не согласен. Что-то произошло. Глупо отрицать, что…

– Мне пора, – прервала его Персис.

Она отвернулась и пошла к выходу. Ноги будто налились свинцом. В голову лезли непрошеные воспоминания о том, что случилось в машине: близость его лица, его дыхание на ее губах, движения его рук. Он поравнялся с ней парой широких шагов и пошел рядом.

– Это из-за него?

– Нет.

– Он хочет тебя вернуть, да?

– Нет.

– Ты все еще его любишь?

– Нет.

Она вылетела в ворота, забралась в джип и захлопнула за собой дверь.

Блэкфинч смотрел на нее через стекло, как мальчик без денег на витрину кондитерской.