Шикотан – последний форпост государства

– Да, я самая настоящая фея. И я прилетела сказать тебе, что Деды Морозы на самом деле существуют, а если в них всерьез не верить, то и жить незачем. Когда-нибудь ты вырастешь, станешь большой и поймешь, что чудес на земле гораздо больше, чем ты даже можешь себе вообразить, и главное на земле чудо – человеческая доброта и забота о ближних. А твой дядя Миша и есть самый настоящий, добрый и волшебный Дед Мороз, просто не все это могут увидеть.

Убедившись, что девочка окончательно успокоилась и ее поколебавшаяся было вера в чудеса снова стала твердой, я подняла руку, щелкнула пальцами и с непередаваемым облегчением увидела, как рассыпается у меня на глазах и зимний лес, и девчушка, и добрый дядя Миша. Еще одна тяжелая гиря с души сброшена. Можно бежать дальше.

Следующая дверь. И снова мое сердце защемило. В отличие от всех прочих, она была не заперта и даже чуть приоткрыта. Сквозь узкую щель веяло таким всепоглощающим отчаянием, что захотелось поскорей убраться отсюда, пока меня саму не накрыло с головой волной смертельной тоски… Но я наша в себе силы зайти внутрь. Я очутилась в маленьком коридоре скромно обставленной двухкомнатной хрущевки на четвертом этаже, где когда-то жила вдвоем с матерью. Как же все здесь мне было до боли знакомо. Вот вешалка, на которой уже давно нет половины крючков, старые грязные обои, допотопная мебель с облезшим лаком, цветной телевизор «Рубин» в проеме мебельной стенки. Редкий момент, когда он выключен. При матери он никогда не умолкал. Пройдя всю квартиру, я подошла к балкону. Там, забившись в угол, горько плакала девочка-подросток. Рядом стояла табуретка. С ее помощью она собиралась забраться на балконное ограждение, чтобы прыгнуть с него головой вниз…

Сегодня у нее был страшный день. Накануне она решилась наконец открыть свое сердце мальчику, которого тайно любила. Рано утром перед уроками она написала для него письмо, полное благородных чувств и нежности. Тщательно думала над каждым словом, каждой фразой, стараясь как можно лучше передать глубину того, что испытывала. Но он оказался настоящим подонком. На перемене прочитал ее письмо вслух. Вокруг него столпились все их одноклассники. До сих пор у нее перед глазами те веселые лица и злорадный смех. Как ей теперь смотреть им всем в глаза… Жизнь потеряла всякий смысл…

Что я могла ей сказать? Разве можно говорить человеку в такие моменты пустые общие фразы, что, мол, жизнь обязательно наладится, надо только немножко потерпеть, и тому подобную чушь. Когда кому-то страшно хреново, ему не нужно от нас ничего, кроме сочувствия. Поэтому я просто тихонько подошла, опустилась на пол рядом с девочкой, крепко обняла, прижала к себе и молча постаралась разделить с ней ее безысходное горе. И это подействовало! Выплакавшись в мой передник, девочка немного пришла в себя и страшные мысли о самоубийстве уже больше не крутили свою дьявольскую карусель в ее бедной головке.

– Ты все сделала правильно, моя дорогая. Не надо корить себя, – сказала я и процитировала бесконечно мудрые слова Рея Брэдбери: «Если бы мы слушались нашего разума, у нас бы никогда не было любовных отношений. У нас бы никогда не было дружбы. Мы бы никогда не пошли на это, потому что были бы циничны: «Что-то не то происходит», или: «Она меня бросит», или: «Я уже раз обжегся, а потому…». Глупость это. Так можно упустить всю жизнь. Каждый раз нужно прыгать со скалы в бездну и отращивать крылья по пути вниз».

Убедившись, что мои слова подействовали, я привычно щелкнула пальцами, и очередной фантом навсегда развеялся. Легкость, которую я после этого ощутила, подсказала мне, что больше никаких дверей на моем пути не будет, и я почти свободна. Почти… Теперь осталось завершить всего одно дело…

Я снова без устали бежала по бесконечным коридорам подземного лабиринта, пока наконец не увидела ту, кем я была до того, как очутилась здесь. Она брела в полной темноте, напуганная и подавленная. Я расслышала, как она бормотала вслух:

– Луха, милый, пожалуйста, скорее найдись… Холодно… Только бы найти выход…

Я сделала так, чтобы она смогла меня увидеть, и ее глаза расширились от ужаса и восторга:

– Я тебя узнала! Ты – Эрис…

Я смотрела на нее сверху вниз. Бедная, потерявшая себя и все на свете девочка. Мне непроизвольно захотелось убежать от нее, бросить здесь одну вместе со слезами, которые я никогда не смогу осушить, и горем, которое не утолить до конца. Но я знала, что убежать не смогу, и она постоянно будет попадаться на моем пути к великой Цели, такая вот жалкая и беспомощная. И каждый раз я вынуждена буду останавливаться и тратить бесценное время на то, чтобы утирать эти слезы и сопли. Я обняла ее. Она прижалась к моей груди, доверчивая и беспомощная. «Мне придется убить тебя, милая», – мысленно сказала я, одной рукой утешительно гладя свою жертву по голове, а другой нащупывая у себя в волосах рукоятку стилета.

– Я люблю тебя, Эрис! – шептало мое альтер эго, пряча заплаканное лицо у меня на груди.

– Доверься мне, родная, – ответила я и занесла свое оружие для смертельного удара.