Широкий угол

Вообще, если подумать, не то чтобы она была Сету девушкой. Они спали вместе, но он и не думал относиться к ней всерьез, так что Сидни имела полное право поразвлечься с кем‐нибудь другим. К тому же на этой неделе Сет повел себя как полный мудак. И вообще он был в Нью-Джерси и не мог ни о чем узнать. То, что Сидни пьяна, являлось лишь еще одним поводом принять ее приглашение. Может, проснувшись утром, она и не вспомнит о том, что вот-вот может между нами произойти…

И вот я уже прижался к Сидни и вовсю целовал ее лицо, грудь, соски; мы даже не перебрались ко мне в комнату, наплевав на Джеймса в соседней комнате, на весь мир и благие намерения, на все мои планы впервые оказаться в постели с женщиной, которую я действительно буду любить.

Мой язык уже спустился ниже пупка Сидни, я сорвал с нее белье, и она застонала. По телу у нее пробежала дрожь. Я обхватил ее бедра, и было уже неясно, где она, а где я, и мы слились на диване в одно целое со всей этой сексуальной энергией и желанием давать и получать. Было приятно чувствовать своим телом ее тело, своим ртом – ее рот, своей грудью – ее грудь, своим лобком – ее лобок, своими ступнями – ее ступни. Я вошел в нее, даже не подумав, что, возможно, стоило бы воспользоваться презервативом, и погружался все глубже и глубже в ее нежное и благоухающее тело. Наверное, именно в тот момент, когда я кончил и услышал ее удовлетворенный вздох, я осознал, что в четырехстах километрах от нас на больничной койке на окраине Бостона умерла тетя Сьюзи.

10 Слезы снова обрели вкус

Бостона.

Прошло всего несколько часов, и все стало как раньше: мной снова завладели отчаяние, гнев, бессилие и печаль.

Пока автобус несся по шоссе, обрамленному высокими массачусетскими деревьями, я плакал. И как я мог пасть так низко? Как я мог так отдалиться и забыть даже о тете Сьюзи и обо всем, что она для меня сделала? Я не мог понять, когда же я опустился на самое дно. Когда предпочел играть в игры Вивианы вместо того, чтобы поехать к единственному человеку на свете, который всегда был готов мне помочь? Или когда предал своего единственного друга, переспав с его девушкой? Но я чувствовал, что это – самое дно, а вот где взять силы подняться обратно – понятия не имел.

Чем ближе мы подъезжали к Бостону, тем настойчивее становились мысли о Карми, единственном человеке из прошлого, о котором я постоянно вспоминал после переезда в Нью-Йорк. Я думал о Брайтоне, о доме, где вырос, и о гневе, заставившем меня покинуть общину.

Карми стал жертвой величайшей несправедливости, которую я когда‐либо видел. Гоняясь за мечтой в Нью-Йорке, я пытался забыть о том, что произошло в Брайтоне, но теперь понимал, насколько живо и ярко горело во мне желание отомстить за страдания Карми. Я долгие годы искал людей, которые мне пригодятся. Сидни мне пригодилась. Адам мне пригодился. Сет мне пригодился. Тетя Сьюзи – благословенна будь ее память – чертовски мне пригодилась, я пользовался ею без зазрения совести. Но Карми – нет. О Карми я никогда не думал с утилитарной точки зрения: Карми был мне другом, братом, утешением и спасением. А еще Карми был моим отчаянием, моей безысходностью, моим разочарованием. Карми был всем и никем, максимумом и минимумом, лучшим в себе и худшим во мне, лучшим во мне и худшим в себе.

В родительском доме царила тишина, он казался почти безжизненным. Моя комната не изменилась – казалось, в нее давным-давно никто не входил, а может, так оно и было. А вот родители сильно постарели. Оба они исхудали, на лицах появились морщины, а тела ослабли; казалось, они торжественно и синхронно движутся к преждевременной старости.

Я сел на кровать, на которой спал Карми, когда жил у нас. Мама вошла ко мне, не говоря ни слова.

– Я так скучаю, – сказал я, трясясь от рыданий.

– Да, и я тоже скучаю, – повторила мама, села рядом и прижала меня к груди.

Не думаю, что мы говорили об одном человеке, но оба мы тосковали, оба страдали от чьего‐то отсутствия. И неважно, что для меня это Карми, а для нее – тетя Сьюзи; важно, что в тот момент мы были рядом.

– Мне тебя не хватало, Эзра. Я днями и ночами молила Бога, чтобы ты вернулся к нам, снова появился в нашей жизни.

Я промолчал.

– Это были очень тяжелые годы. Не знаю, почему все пошло вкривь и вкось. Не знаю, зачем Бог послал нам эти испытания. С тех пор как умерла миссис Тауб, случилось столько несчастий. Бесконечный поток бед. Но у нас есть вера. По крайней мере, у меня есть; и у всех этих трудностей наверняка есть какой‐то положительный смысл.

– Да уж. Мне было трудно находиться здесь, в полном отрыве от вашей реальности и ваших представлений, и трудно было построить собственную жизнь вдали от всего, что я знал. Тетя Сьюзи была замечательной тетей. Она всегда меня поддерживала. Но я ей этого так и не сказал. Так и не сказал, как я ей благодарен. А может, я до нынешнего дня и не чувствовал никакой благодарности.

– Ох, Эзра. Как же мне жаль, что все оказалось так, как оказалось.

– Мне кажется, тяжелее всех пришлось Карми. Ты так не думаешь?