Широкое течение

больно наступили на ногу.

— Что с вами? — спросила Люся.

— Так, ничего...

...Таня поднималась по белой мраморной лестнице.

Она с наслаждением ловила обрывки звуков, неясный

гул голосов, видела вверху игру световых лучей и, по¬

махивая веточкой сирени, усмиряя в себе радостный тре¬

пет, медленно ступала со ступеньки на ступеньку в пред¬

вкушении чего-то необычайного, что щедро напитает ее

счастьем. Она представила Антона, свою руку на его

плече, и сердце ее ноюще сжалось. Таня помедлила не¬

много наверху, потом вошла в толпу. И тут ей шепнул

кто-то, сначала один, затем другой, что Антон весь ве¬

чер не отходит от Люси; рука Тани с веточкой сирени

беспомощно повисла, взгляд застлала мгла...

Антон с Люсей стояли у окна. Какая-то девушка,

пробегая мимо, швырнула вверх горсть конфетти, блест¬

ки дождем осыпали их головы, плечи. Люся поймала не¬

сколько кружочков, один приклеила к своим губам, дру¬

гой хотела прилепить к губам Антона, но он мягко пе¬

рехватил ее руку, погладил и опустил. Люся достала из

сумочки крошечный, отороченный кружавчиками плато¬

чек, и Антон сразу вспомнил давнишнюю сцену у фон¬

тана и улыбнулся. Люся тоже рассмеялась.

— А помните, каким вы были в тот вечер, когда мы

с вами познакомились? Ужасно смешной... Волосы как

на барашке...

— Да и вы были несколько другой, Люся, честное

слово, — ответил он в тон ей и опять удивился, что та

буря чувств, которая охватывала его тогда, пролетела

безвозвратно, оставив в душе светлую и спокойную

гладь: как ни бросай Люся камешки в нее — не поколеб¬

лешь!

Если бы Антон повернулся в этот момент, то увидел

бы Таню, которую так ждал, и не произошло бы того,

что потом случилось.

Но в это время опять загремела музыка, и Люся по¬

тянула Антона танцевать. Таня побрела по залу. Вокруг

нее мелькали горячие, веселые лица, лучистые глаза,

счастливые улыбки... Как сквозь сон, услышала она го¬

лос Володи Безводова:

— Куда ты? Идем туда, к Антону...

— Алексея Кузьмича не видел? — глухо спросила

Таня.

Володя сказал, что видел его в буфете, и она подня¬

лась этажом выше.

Фирсоновы сидели за столиком вдвоем. Увидев Таню,

Елизавета Дмитриевна отставила бокал, удивленно и об¬

радованно воскликнула:

— Таня! Боже мой, какая ты красивая!.. — Таня за¬

думчиво улыбнулась. — Садись. Почему ты так поздно?

Таня села, взяла ее руку, приложила к своей щеке и

прошептала жалобно:

— Пожалей меня, Лиза...

— Что с тобой? — Елизавета Дмитриевна пристально

и встревоженно всматривалась в лицо подруги, поняв,

спросила вполголоса: — С Люсей он? — Таня кивнула.—

Я так и знала. Сколько раз я тебе говорила — ненаде¬

жен он.

Алексей Кузьмич внимательно смотрел на женщин и

глубоко затягивался дымом трубки.

В это время в буфете появилась Настя Дарьина, от¬

чаянным взором оглядела столики, подбежала к Алексею

Кузьмичу, села рядом, закрыла лицо руками и беззвуч¬

но заплакала. Алексей Кузьмич не удивился ее появле¬

нию. Люди, точно пчелы в ячейки сотов, несли к нему

свои чувства: мечту и радость, душевную боль и муки

раздумий, — он привык к этому.

— Погоди плакать, — сказал он Насте, вынул из зу¬

бов трубку и, дымящую, положил на стол, мундштуком

на край тарелки. — Что у тебя? Ну, перестань же!..

— Повлияйте на него, Алексей Кузьмич, — заговори¬

ла она, кусая кончик платка. — Не могу я больше... Из¬

мучил он меня. Пришли вместе, как муж и жена, а потом

он прицепился к этой Барохте и весь вечер от нее не

отходит. Приворожила она его, что ли! Хорошо еще, что

Гришоня Курёнков с Сарафановым были со мной, а то

бы одна болталась... Стыдно мне... — И на скатерть од¬

на' за другой упали две крупные слезы,

У Тани тоже увлажнились глаза, но она сдержалась.

— Сукин сын! — недовольно проворчал Алексей Кузь¬

мич, взял трубку и усиленно задымил. — Надо что-то с

ним делать...

— Все они такие, знаменитости! — сердито прогово¬

рила Елизавета Дмитриевна, как бы обращаясь к Тане.

— Не печалься, Настенька, мало ли что в жизни слу¬

чается— все пройдет, уляжется... — Таня погладила Нас¬

тю по плечу, налила фруктовой воды. — Выпей вот...

— Можно, я вина выпью? ¦— попросила Настя, и

Елизавета Дмитриевна пододвинула ей свой бокал.

— Ладно, не плачь, — сказал Алексей Кузьмич. —

Завтра я вызову его, поговорю. Совсем свихнулся па¬

рень!

Настя вскочила, — никогда ее не видел никто такой

решительной.

— Поговорите? Завтра? Нет уж!.. Я сама поговорю!

Сейчас! — выпалила она и быстро ушла.

Таня тоже собралась домой, и Алексей Кузьмич спро¬

сил ее:

— Ну, а у тебя, вдова, тоже сердечная драма или

повышенная мнительность? Ты это выяснила?

— Какая там мнительность! — ответила за нее же¬

на. — Это подлость с его стороны! Не надо было кру¬

жить девке голову, коль другая на уме. А то ходил,

вздыхал, а ты ему потакал в этом.

Алексей Кузьмич ничего не ответил, затянулся ды¬

мом, задумался: сколько встречалось в жизни сложных,

казалось бы, совсем неразрешимых вопросов! Но рано

или поздно они решались. А вот душа человеческая

остается непостижимой; как проникнешь в глубину ее?..

А надо, дозарезу необходимо! И тогда, бы.ть может, не

плакала бы так горько тихая, скромная прессовщица

Настя, не вздыхала бы милая, чудесная Таня...