Шизофрения. История психиатра, оказавшегося на грани безумия

Гипертония – распространенное заболевание у людей пожилого возраста. Без медикаментозной поддержки она вряд ли отступит. Последствия могут быть плачевными, ведь высокое артериальное давление влияет на весь организм: страдают сердце, сосуды, почки, головной мозг, зрение. Но пожилые пациенты – как, впрочем, и не пожилые – этот факт признавать отказываются и считают, что лекарства навредят им больше, нежели сама болезнь.

Третий вызов: мужчина без сознания на улице.

Пострадавший действительно лежит неподвижно, лицо разбито и напоминает кровавое месиво. Врач, окликнув мужчину, дотрагивается до его плеча. Пьяное тело здоровается с нами перегаром и отборным матом.

– Ну что ж ты, дядя, так бухаешь?.. Лицо-то тебе кто разбил?.. – тяжело вздохнув, врач осматривает, кое-как поднимает и заталкивает субъекта в машину. Едем в токсикологию.

Спрашиваю по дороге:

– Саш, не противно тебе? Этот грязный, в крови, пьяный… А тебе его таскать. Ты для этого учился?

– Он человек. И от того, что он вот такой, он не перестал быть человеком.

На скорой я научилась многому: там я ставила первую внутривенную инъекцию, видела гангрену, рак в терминальной стадии, травмы – незаменимый опыт. Но самым важным уроком стало другое: каким бы ни был человек – грязным, пьяным, грубым, – он все равно заслуживает помощи. Врач, настоящий врач, не делит пациентов по статусу, доходу, внешнему виду – для него все равны.

Глава 7

Медиана. Есть такой праздник у будущих врачей – половина из шести лет учебы в медицинском вузе. Младшими считаются первые три курса обучения. И самыми тяжелыми. Тогда в основном студенты зубрят теорию, альфа и омегу, и, хоть мы и проходили практику на клинических базах каждый год, полного понимания врачебной профессии у нас еще не было. Теперь же, будучи четверокурсниками, отметив медиану и пережив сложнейшие годы учебы, мы могли перейти к самому интересному – к непосредственной работе врача. С этого момента студенты перестают ощущать себя планктоном в океане медицины и уже осознанно надевают белый халат.

Углубленное знакомство с практической медициной для нас началось с факультетской терапии. Она уже проходила не в университетских корпусах, а в больнице. Перед началом очередного цикла мы гадали, какой преподаватель нам достанется. Студент – существо предприимчивое: если есть возможность отлынуть от работы, он ею непременно воспользуется. Но нам не повезло. По крайней мере, мы тогда так думали, ведь нам досталась одна из самых эксцентричных и требовательных преподавательниц.

Она муштровала нас по поводу внешнего вида, общения, дисциплины, пунктуальности, наших знаний – в общем, пыталась из оболтусов сделать врачей. На ее же цикле нам предстояло написать первую в своей жизни настоящую историю болезни. Настоящую, потому что раньше нас обучали, а теперь мы должны были показать себя в деле. Нам раздали пациентов и отправили «в поля». У каждого была своя стезя – кардиология, пульмонология, гастроэнтерология. Мне досталась пульмонология – болезни дыхательных путей и все, что с ними связано. Нескольких пациентов нужно было просто вести, а по одному написать историю болезни.

Каждое наше утро начиналось с животворящих подзатыльников и объяснений, кто мы есть и чего мы стóим. Затем все во главе с преподавательницей отправлялись на обход. Когда мы добрались до моего отделения, я начала докладывать обстановку:

– Мужчина, сорок шесть лет. Бронхоэктатическая болезнь.

– И что вы можете сказать по этому поводу? Какая у него мокрота? Какой кашель? – преподавательница с энтузиазмом приступила к допросу.

– Кашель влажный, мокрота зеленоватая.

– «Зеленоватая» – это какая? Вы ее вживую видели?

– Ну… Нет, это со слов больного.

– Больной на то и больной, чтобы говорить вам что попало. А «зеленоватая» – определение субъективное. Может, ему она зеленоватая, а вам – зеленая с прожилками крови. Как раз сейчас он сдает мокроту, на столе баночка. Возьмите и скажите, что видите.

На долю секунды я потеряла самообладание, и на моем лице проскочила тень брезгливости. Такое мог заметить разве что специалист каких-нибудь подразделений ФСБ. Ну и разумеется, моя преподавательница.

– Вам что, противно?

– Нет… Если честно, да. Я не для того училась, чтобы мокроту рассматривать! – Это была роковая ошибка.

– Вы с ума сошли? У вас еще молоко на губах не обсохло, а уже столько гонора! – Наша наставница была просто в ярости. Но у нее имелось своеобразное чувство юмора и большое желание из никчемных студентов вырастить достойных специалистов. – Открывайте банку. Теперь вы скажете, чем мокрота пахнет, и каждое утро будете мне докладывать, как меняются ее запах и внешний вид.

Рассказать вам о моих чувствах в те минуты? Пожалуй, не буду.

Дальше была сдача истории болезни – 100 с лишним листов, безжалостно испещренных красной пастой. Каждый просмотр неизменно приправлялся множеством эпитетов, метафор и сравнений, которые должны были либо выдворить нас из медицины, либо укрепить в стремлении стать врачом. В такие моменты хотелось, чтобы преподаватели имели право материться.