Школа магов. Фрагменты мистического движения в СССР в 70-80 гг ХХ века

В отделении проверили данные и, поскольку формально вязаться было не к чему, всех отпустили. Кроме Вити. Для него почему-то вызвали перевозку. Выходя из ментовской, я увидел, как подкатил фургон с красным крестом, из которого выскочила целая бригада госпитальеров в белых халатах. Вышел Арлекин через месяц, снова звал в гости, но наступать еще раз на те же грабли никто не захотел.

В сущности он был тихим скромным парнем, даже замкнутым. Почему так напряглась на нас его мамаша - представить трудно. Еще сложнее было понять, почему его из ментов увезли в психушку? Впрочем, Витя и в самом деле оказался парнем с нюансами. Случайно узнав, что он пишет стихи, я попросил его дать что-нибудь в самиздатный сборник. В итоге я получил клочек бумаги, на котором авторучкой был нарисован висельник на перекладине, а ниже шла одна-единственная строка: "Давно вишу в петле я..."

Однако в историю советского мистического движения Арлекин вошел не как поэт, а как "человек, открывший третий глаз". Наслушавшись ленноновских баек про трепанацию черепа, к которой якобы прибегают тибетские мистики в целях раскрытия тайных центров сознания, он решил пойти прямым путем самотрепанации.

Я встретил его на улице, сияющего, в сопровождении Леннона и Эдика.

- Привет, Кест, а я открыл у себя третий глаз!

- Ну да, правда?

- Честное слово!

Он снял кепку, и я увидел, что у парня изо лба действительно торчит здоровенный гвоздина, сантиметров в десять!

- Хочешь, потрогай!

Я потрогал. Гвоздь, действительно, сидел плотно, как в хорошем полене.

- А что мелочиться, так надежней!

И Витя рассказал, как он принял решение идти ва-банк, преодолевая собственные комплексы:

- Взял гвоздь, приставил ко лбу, ударил молотком. Стало больно и очень стремно, но я заставил себя терпеть: "Ссышь сука? Давай, давай! Какой ты, на хер, йог, если боишься просветления?"

Вся компания шла пить пиво. Я присоединился. Эффект, произведенный Виктором в пивной, был просто ошеломляющим. Мужики, увидев человека с гвоздем во лбу, сначала думали, что все это стеб. Леннон предложил им попробовать гвоздь на прочность. Игра народу понравилась. За каждое тестирование очередной человек отливал пива, так что, в конце концов, мы еле выползали из шалмана, волоча за собой начавшего синеть Арлекина.

Три дня мы ходили по пивным, где Витя экспромтом снимал кепку, давая потрогать гвоздь за пиво. Иногда ставили водку, иногда - ерша. Тем временем на лбу, вокруг гвоздя, появилось довольно-таки серьезное вздутие буро-лилового цвета, начала болеть голова. На четвертый день Арлекин решил не искушать судьбу и прекратить эксперимент. Но сам вытаскивать гвоздь постремался. Поехал в травмопункт. Не знаю, что он объяснял врачам, но железо ему-таки вынули. И сказали, что еще миллиметр - и гвоздь вошел бы в мозг, а там уже никакая трепанация не поможет.

Впрочем, открытие третьего глаза не сделало Витю более прозорливым. Через некоторое время после этого случая я встретил его на улице:

- Привет, Арлекин, давненько тебя не было видно.

- Так я в больнице был.

- А что так? Снова в дурдоме?

- Нет, в обычной. Вот, рубашку на себе погладил, получил сильные ожоги.

И Витя рассказал, как он спешил на свидание к девушке, а рубашка оказалась мятая. Главное, заметил он это поздно - уже надев рубашку. Ну и чтобы не терять времени на переодевание, подумал, что влегкую пробежит утюгом по паре складок прямо на теле. Рубашка, к тому же, оказалась нейлоновой.

ХII. La Dance Macabre

ХII. 1. Индульгенции. Одним из моих сокурсников был Костя Захаров, которого я знал еще со времен своих первых димедрольных экспериментов. Он был не лишен художественных дарований и наделен аурой какой-то богемной инфернальности. Однажды Константин сообщил, что раздобыл в драмтеатре пару средневековых монашеских ряс и предложил составить ему компанию на студенческом карнавале. Почему бы и нет? Я, со своей стороны, выдвинул идею не просто пойти в рясах, но изготовить пачку индульгенций, которые можно будет постараться продать гуляющей публике. Сказано - сделано. Мы нарисовали фрактурным шрифтом несколько десятков листов, в которых сообщалось об отпущении всех грехов их держателям. Поставили восковые печати. Подписали.