А через пару дней выяснилось, что нужная публика, все правильно понявшая, в зале все-таки была. Несколько человек из нашей йоговской группы, в том числе жена Рэда Нина, решили сходить на Бендиткиса, наткнувшись, подобно мне, на его афиши с обещанием телепатических фокусов. Когда, к их полной неожиданности, на сцену первым из зала поднялся я, они сразу интуитивно поняли, откуда дуют ветры. Весь конфуз сцены с инвалидом это только подтвердил. После этого мой авторитет в группе сильно возрос.
XIV. 6. Братья-мусульмане. Однажды на пороге спортивного зала, где занималась наша йоговская группа, появился Али-Паша. Всем своим видом этот человек напоминал мне Чингис-хана, как того изображала средневековая монгольская миниатюра из давнишнего учебника истории: ватный халат, коренастая фигура, хитрый прищур раскосых глаз... Али-Паша был, так сказать, душанбинцем казахского происхождения. Свою юность он провел в Казахстане и считал эту страну мистическим центром мира, а казахов - шаманистической элитой красной расы.
- Человек подобен железу при ковке, - учил Али-Паша. - Сначало оно черное, потом, при нагреве, становится белым, а в конце раскаляется докрасна.
Эти три фазы накаливания и закаливания якобы соответствуют трем состояниям человеческой природы и одновременно - трем основным расам, последовательно сменяющим друг друга в роли лидеров цивилизации: черной, белой и красной. Красная раса - самая горячая, наиболее продвинутая.
Прибалтику Али-Паша называл Землей болотных людей. Сюда его впервые привез Ычу. Али-паша приходился старым знакомым Каландару. Тот, в свою очередь, познакомил его с Ычу, который после своей первой же поездки в Таджикистан стал активно ориентализироваться: сначала надел тюбетейку, затем обрил голову, потом задружил с местными молодыми мистиками из традиционалистских семей. Наконец, встал вопрос о ритуальном принятии ислама. В этот момент и появился Али-Паша, который подавал себя в качестве инкарнации Большого евразийского шамана. Вместе с тем, он ни в коей мере не отказывался от суфийского наследия степей и подчеркивал свою включенность в линию бараки по очень специальному туркестанскому чину.
В нескольких километрах от Душанбе в сторону Варзоба, в верховьях одного из боковых ущелий, стоял маленький домик геологов. Его облюбовали любители альтернативного отдыха из разряда мистиков и бродяг. Люди называли это место Квак. Ычу с Али-Пашой провели на Кваке много дней и ночей в философских беседах и психо-мистических упражнениях. Игорь рассказывал, что заметил, как Али-Паша наблюдает на ним "спящим", внимательно прислушиваясь к его дыханию и как бы стремясь попасть в тот же самый ритм. Он чувствовал, как Большой шаман давит на него, пытается влиять. И Ычу решил противопоставить вызову степей меч ислама. Зная, что Али-Паша происходит из атеистической среды необрезанного советского базиса, он предложил ему вместе, за руки, пройти через гиюр.
Али-Паша рассказывал, как в юности их полукриминальная компания из индустриального гетто Караганды намеренно разлагала номенклатурных отпрысков: подсаживала на иглу, потом шантажировала, выкачивала деньги, всячески опускала. Это была священная месть рабочего класса классу номенклатурных эксплуататоров, как ее понимали подростки. Сделать хроническим наркоманом сына мента - разве это не приятно? Превратить дочь партсекретаря в вафлистку - что может быть круче? Была выработана целая стратегия вовлечения жертвы в круг соблазнов. Сначала все предлагалось походя, бесплатно, потом - по мере увеличения дозы и зависимости - начинали выставляться счета. Таким образом происходило как бы обратное перераспределение ВВП от номенклатуры к народу.
XIV. 7. Икром. Ычу по своему социальному происхождению был как раз номенклатурным сынком. Хотя и восставшим против своей касты и ее системы. Из активиста-комсорга он превратился в хиппи-наркота. Отец-чекист много раз сдавал сына в дурдом. Ычу отлеживал и в Столбах, и в Кащенко, и на Палдиски-мантеэ - в зависимости от того, где его винтили менты, которым потом папа давал указания, что делать с его непокорным чадом дальше. Игорь, по натуре пассионарий, до последнего не давал на себя наехать, за что периодически получал сульфазин в лошадиных дозах, стоивший ему, в конце концов, собственного здоровья. После отлежек он вновь садился на иглу или отправлялся в странствия. В Среднюю Азию Ычу впервые приехал в 79-м, после чего стал ездить только сюда.