Школа Стукачей

численных начек, Дильшод возвращался к задней стене библиотеки

с маленькой пяточкой ласковых шишек.

Выкурив её, мы начинали готовить жратву на завтра. А-ля Мака-

ревич. Вернее готовил он, а я только резал все, чистил и внимал.

- Сперва прокалишь масло. Как следует, тут масло хуёвое, пусть

дым пойдет, так, теперь колечко лука брось туда, оно всю дрянь в се-

бя впитает.

И мясо это тоже подольше жарь. Они сюда из стратегических хра-

нилищ списанное мясо возят, я один раз печать видел – звезда типа

пентаграммы сатанистов, и надпись «1962 год». Хуеть килдымман.

Эти коровы помнят Хрущёва, им бы в музей, а мы их тут мурцуем.

По обкурке мне все кажется многозначительным, и я начинаю ду-

мать, что кулинария Дильшода, это тоже великое искусство, особен-

но когда хочется пожрать. Каждый элемент жаркого несёт в себе му-

зыкальную ноту. Если вы правильно совместите эти ноты, то подняв

с кастрюли крышку в конце, вы услышите настоящую симфонию.

Хор имени Пятницкого. На басах убиенные тридцать пять лет назад

стратегические коровы.

Иногда у Дильшода развязывается язык, и он бахвалится, как хоро-

шо устроился в зоне. Студент последнего курса ташкентского нархо-

за, Дильшод защищает свой диплом экономиста на практике, в зоне.

А зона это точная модель человеческого сообщества. Просто мас-

штаб поменьше. Меньше лживых полутонов, чёрное черней, а белое

- белей.

Как защищает диплом? Дело в том, что в зоне регулярно шмонают

каждый барак. Вас могут обшмонать несколько раз в день. Остано-

вить, как останавливают машины гаишники.

Это хорошая школа прятать запретные, запальные вещи – от спира-

ли для машки, до денег и наркоты.

Когда приходят шмонать библиотеку, Дильшод встречает ментов у

входа с баблом и распростёртыми объятиями. Ассаламу Алейкум!

Посидев для понта минут двадцать, и швырнув на пол пару книг,

менты уходят довольные. Обыск произвели. Полезных ископаемых

18

нет.

Таким образом, Дильшод «утрясает шмон».

Это снискало библиотеке славу стабильности швейцарского банка.

Почти все фаршированные осуждённые по хозяйственным статьям

«маслокрады» хранят свои пухлые котлетки в Дильшод-банке. Он не

только кулинар, он – папский банкир. Крутит чужим баблом, рвёт

проценты по ссудам и за хранение. Храните деньги в библиотеке,

семь процентов годовых!

Причём вся эта деятельность - ради искусства, хобби, мог бы ведь и

так ехать на маминых гревах.

Я тоже начинаю расслабляться.

Ха – зона, хуйня какая! Прекрасно можно сидеть. Книги и их непо-

вторимый запах. План. Питательная усиленная диета. Жизнь - чу-

десная штука. Ещё бы баб сюда пускали и всё.

Правда, сроку мне впаяли восемь лет. Беспредел. Но я уже раскусил, как узбекская система работает – денег кормить меня у каримовской

казны в обрез, поэтому каждый год, по любому мало-мальски значи-

мому поводу дают амнистию.

Хуяк – и сняли год-полгода. А это значит, годика через четыре я

выйду на свободу с кристально чистой совестью. Хорошо! Кому

тюрьма – кому дом родной!

Правильно говорят жизнь прожить - не поле перейти. То же самое и

со сроком. Не расчувствуйтесь, друзья, не зажритесь. Сытое брюхо к

работе мозга глухо, а это хуёво. Чревато. Свято место как говорится, надо беречь.

***

Как-то чищу я вечерком картошку на ужин, вдруг стук ментов-

ский в дверь. Почему ментовский стук? Зэки стучат тихонько, вежли-

во, костяшками пальцев, трык-трык, а менты хуярят в дверь

кулаком, бам-бам. Менты, одно слово.

Заходит надзор, мне видно его ноги через щель между книгами, и

давай что-то тереть с Дильшодом на узбекском. Ну, я не все, конеч-

но, понимаю, а понял только – надзор хочет купить жене сапожки

(Лёня Голубков, сука), а бабла нет, просит Дильшода пихнуть что-то

для него. Сваливает. А Дильшод приходит назад с огромной шпон-

кой шишек, грамм эдак двести, не меньше.

19

А шишмана! Золото наманганской области – «Ок пар», «белая се-

мечка». Семян очень мало, а те которые есть огромные и белого цве-

та. Запаха почти нет. Ок пар, психоделическая термоядерная бомба.

Пока Дильшод гасит шпонку за Гаргантюа и Пантагрюэлем, я леплю

косого.

Ок пар, да будут благословенны сапожки жены надзора!

Вот этот окпар и загоняет меня в нарядную.

Сначала я крысил по паре шишечек в день, чтобы время быстрее

шло до вечера. Потом вошел во вкус, стал приторговывать белым

паром за спиной у Дильшода. Жадность фраера погубит!

Знакомых-то было у меня тогда мало, и вся моя клиентура – завхоз

барака Али и каптёрщик Джабор, похвалили Дильшода за каче-

ственный окпар.

Он просто охуел от такой неслыханной наглости.

Закрыл поплотнее дверь библиотеки. Отошёл подальше, чтоб не

было соблазна сломать мне пару рёбер.

Сказал что сроку у него тринадцать, по его статье пятнашка пото-

лок, поэтому если он меня ща ёбнет, ему только два года добавят, а

это уж похуй тринадцать или пятнадцать, все равно выйдет на волю

через семь. Хочешь досидеть живым – меняй прописку.

***

Вот и стою теперь как три тополя на Плющихе, на этом ёбаном

разводе.

Я – нарядчик. Указчик. Счётчик. Лекальщик. Перекличку делаю.

- Итбоев Калбой!

- Итбоев Калбой!

- Здесь!

- Бабаханов Насрулло!

-Здесь!

-Мамашарипов Абдураззок!

- Шу ерда экан!

-Наебджонов Гаримирза!

- Здесь