Школа в Кармартене (СИ)

– Да, должен признать. Что же до палача, то, по-моему, он вовсе не был превосходeн. Откровенно говоря, это отвратительная жестокость, – отозвался его небрежно одетый собеседник. Лицо его, в особенности рядом с правильными чертами лица Змейка, да и Гленворта, могло бы показаться резко непривлекательным, но оно все освещалось внутренним светом: сияющие глаза, казалось, никогда не гасли, отсвет этого блеска ложился на весь его облик; щеки его пылали, и каждый раз, когда он говорил, в голосе его звучала непреодолимая, непоколебимая страсть.

– Но… что теперь делать с Кэмпбеллом? Ведь он все ж таки государственный преступник, враг республики! – сдавленно сказал Гленворт.

– Я понимаю, что вам хотелось бы избавиться от всякого напоминания о том, как вы были посрамлены, – язвительно сказал Змейк. – Один человек тратит уйму времени и сил на сборку сложнейшего механизма, а другой придет и шарахнет по нему кувалдой. А впрочем, делайте, как знаете. Милорд, мне хотелось бы поговорить о моем новом назначении.

– Нет-нет! – воскликнул неопрятно одетый человек с оригинальной внешностью. – Разумеется, не трогать. Вернуть, что было конфисковано, и отпустить. Ведь это было чудо! Это Провидение Божие!

– Да, несомненно, – сказал Змейк. – Давайте скорее покинем это место.

– Слушай! Это Кромвель! – шепотом воскликнул вдруг Гвидион, тыча Ллевелиса в бок.

– Да? – ужаснулся Ллевелис.

– По поводу должности вашего личного врача, милорд, – продолжал Змейк. – Хотелось бы увидеть вашу подпись на указе.

– Вообще я собираюсь ревизовать тюрьмы, потому что там слишком много жестокостей и злоупотреблений, – перебил его Кромвель. – Сама мысль о каком-либо акте насилия для нас нестерпима. Видит Бог, это во сто крат хуже, чем любое сражение, в котором мы когда-либо участвовали. Сейчас у нас слушание в парламенте, – да, и я намерен взять там слово и предложить беспрецедентный акт милосердия… О, я заставлю их меня выслушать… Сегодня сам Господь моими устами… Убирайтесь, Гленворт. Вы нам больше не нужны, – он сделал нетерпеливое движение локтем, и неудачливый врач Гленворт испарился. – Я вручаю вам свое шаткое здоровье, Тарквиний, а вместе с тем и судьбу страны, ибо вы сознаете, что без меня Англия немедля будет ввергнута в пучину бедствий. Отныне мой личный врач вы, и только вы. Обещаю слушать вас беспрекословно и пить все, все, буквально все, что вы пропишете. А впрочем, – топнул ногой Кромвель, – послушайте! Зачем мне врач? Мы зря только тратим деньги, столь нужные нашей бедной республике, на жалованье разным там врачам, звездочетам, дармоедам!.. Мой отец – в смысле, Отец Небесный, – сказал бы мне: очистись духовно – и очищение телесное не замедлит; разгони всю эту свору прихлебателей и шарлатанов, ибо, как говорит Павел в послании к галатам…

– Боюсь, что я вам совершенно необходим, – заметил Змейк.

– Ах, вот как! А я в этом сомневаюсь! – капризно заявил Кромвель, и глаза его засияли как звезды.

– Прекрасно. В таком случае давайте рассмотрим последовательно и трезво обычное ваше поведение, – сурово сказал Змейк.

– Ах, я сейчас в таком блаженном настроении, – ну, зачем вы снова начинаете!.. – простонал Кромвель.

– Итак, вчера, – неумолимо продолжал Змейк. – С утра в беседе с Лавкрофтом и Айртоном вы поначалу очень серьезно и нудно перечисляли все ситуации, в которых вы выступали как орудие Божие, потом внезапно посреди этой самой обычной, в общем-то, беседы запели религиозный гимн – очень длинный, замечу вскользь, – а затем как ни в чем не бывало вернулись к фамильярному светскому разговору. Ответьте мне положа руку на сердце: это, на ваш взгляд, нормально, Оливер?

– Я совершенно откровенно могу сказать перед Господом, – серьезно отвечал его поразительный собеседник, – что я безошибочно знаю и чувствую те минуты истории, когда мной движет Провидение. Да вам и самому следует это знать: ведь там, в Ирландии, где мы с вами познакомились, я уж конечно выступал как орудие Божие?

– Вне всякого сомнения. Позвольте, я посмотрю ваши глазные яблоки, – Змейк потянулся пальцами к верхним векам собеседника, который на мгновение замер. – Что-то они мне сегодня не нравятся. Далее. Ваше последнее публичное выступление.

Кромвель стиснул зубы.

– Оно заключалось в том, что вы разогнали парламент. Само по себе это благое дело, но я напомню вам сейчас, как это происходило.

– Ах, ну зачем вы опять изводите меня!… – страдальчески воскликнул Кромвель.