Школа в Кармартене (СИ)

…Очутившись наконец в Палате общин, вскарабкавшись по лестнице, которую Ллевелис обозвал «витиеватой», и юркнув на балкон, на задние лавки галерки, они смогли отдышаться и усесться на длинную скамью, отшлифованную за много лет простонародьем. Кромвель со Змейком, разумеется, не воспользовались витиеватой лестницей, а прошли вперед и поднялись на возвышение, где уже беседовали какие-то суровые законники. Генерал-майор Ламберт, как две капли воды похожий на себя самого, точно списанный с картинки в энциклопедии, забавлялся в углу с котенком. Кругом целыми стаями слонялись собаки и еще какая-то непонятная живность. Один из членов парламента был даже с совой на поводке, и притом жирнющей. Часть бумаг была почему-то разложена не только на столе у спикера, но и на полу перед этим столом. «Чтобы Евангелие цвело во всем его блеске и чистоте, как теперь принято выражаться, – издевательски говорил кто-то, – вовсе не нужны такие жестокие казни». «У вас такой вид, Флитвуд, словно вы уже обрели спасение и теперь свысока поглядываете на других», – пошутил Кромвель, пробираясь за его спиной к своему креслу. Флитвуд перекосился. Позади заседающих было огромное окно. Лавки поднимались амфитеатром. Именно там, в Палате общин, Гвидион вынырнул из тихой задумчивости и высказал предположение:

– Может быть, Змейк хотел спасти Кэмпбеллу жизнь? Просто он по каким-то причинам не мог этого обнаружить. Я… почти уверен в этом, потому что… потому что у него доброе сердце.

– А по-моему, Змейк готов был выбросить Кэмпбелла хоть в мусорный ящик. Знаешь, чтобы твой акт милосердия так мерзко выглядел, надо быть поистине великим человеком, – отозвался Ллевелис.

На стене справа от них висела не очень искусная картина, от которой, однако, если долго к ней присматриваться, со временем делалось не по себе. Там изображено было очень большое дерево, под которым паслись жирные овечки. Пас их пастушок, с лицом, сильно напоминающим Кромвеля, и с посохом.

– А посох он держит так, как будто собирается сейчас поддать какой-нибудь овце, – заметил Ллевелис, и тут его осенило. – О Боже! А развесистое дерево – это олива.

– Почему? – не понял Гвидион, поглощенный своими горькими мыслями.

– Потому что он Оливер.

– Э?..

– А ты еще вон туда посмотри, – предложил Ллевелис.

На второй стене была еще более безобразная, но менее аллегоричная картина. Это был опять же Кромвель, в железном облачении, в одной руке – Библия, в другой – жезл. Над головой у него летал откормленный голубь. В клюве у голубя была ветвь; в видовой принадлежности ветви Гвидион с Ллевелисом уже не сомневались.

– Гораздо лучше было бы сделать Кромвеля в виде статуи, – рассудил Ллевелис. – Он должен стоять в величественной позе и указывать всем на дверь. А у ног его… ты видишь? – вернулся он к картине.

– Он попирает кого-то ногами, – сказал Гвидион, силясь разглядеть, в чем там дело. – Какую-то женщину с хвостом. Видимо, этому есть какое-то объяснение, – призвал он на помощь здравый смысл. – Погоди… может быть, даже это не женщина… а мужчина… но кто-то с хвостом.

– Ну, это да. А еще ниже-то, совсем у него под ногами… ты видишь? – не отставал Ллевелис.

У ног железнокованного Кромвеля обретались мелкие людишки, ужасно мелкие.

– Много мелких человечков, – прошептал Ллевелис.

Потом они принялись рассматривать людей в парламенте.

– Не думал, что эти штаны у них так резко заканчиваются, – простодушно прошептал Гвидион.

– А на нас-то что надето? – напомнил Ллевелис. – Нас-то Курои в какие, по-твоему, штаны облачил?

– Да, действительно, – сказал Гвидион, опуская взгляд на собственные штаны. – Слушай, а почему все без париков? Я всегда думал, что в XVII веке…

– Да, но не при Кромвеле, – путем некоторого напряжения вспомнил Ллевелис. – Пуританское же правление. Парики запрещались, но длинные волосы разрешались, просто считалось неприличным чересчур за ними ухаживать: слишком часто мыть или еще что-нибудь такое.

Тем временем внизу началось заседание парламента. Зал очистили от собак и прозвонили в колокольчик, но дела как-то быстро пошли вкось и вкривь. Не успел спикер объявить, какое сегодня число, на что очень рассчитывал Ллевелис, как слушание было прервано приходом каких-то крайне неприглядно одетых людей. Поднялся шум, кто-то кого-то отталкивал.

– Вы не должны здесь находиться, вы нарушаете неприкосновенность парламента! – кричал кто-то.

Навстречу оборванцам вышел офицер мушкетеров, обязанных поддерживать порядок в зале, и спросил:

– Что вы здесь делаете?

– Мы ищем Господа, – был ответ.

– Поищите его где-нибудь в другом месте. Не видите, его здесь нет? – дружески посоветовал офицер.

Новоприбывшие не успокаивались и продолжали протискиваться к столу спикера. Между скамьями и столом, где сидел спикер, была деревянная перегородка, похожая на прилавок. Они перелезли через перегородку и подступили к Кромвелю поближе. Кромвель отшатнулся от них.