Школа в Кармартене (СИ)

– Итак, 20 апреля после полудня вы внезапно вмешались в слушание и высказали, что думаете о каждом из парламентариев, крича одному, что он распутник, другому – что он пьяница, и так далее. Некоторое время вы, прервав заседание, грязно ругались, затем призвали мушкетеров и приказали им стрелять, но по какой-то причине они вас не расслышали и стали очищать помещение другими, более мягкими способами. Потом вы с горьким смехом схватили скипетр, который обычно лежит на столе посреди зала и является, если не ошибаюсь, символом парламентской власти, закричали: «Что нам делать с этой игрушкой?» – и швырнули его в окно. Сразу после этого вы вцепились в горло спикеру парламента, который был виноват только тем, что не сразу вышел, со словами: «Долой его! Уберите его!». Затем вы вырвали у спикера злополучный билль о правах, – кстати, с тех пор этого билля никто не видел, – перевернули стол и искали, чем бы еще запустить в окно. А ведь мы с вами, Оливер, собирались делать это хладнокровно и обдуманно. Разве это, по-вашему, хладнокровно и обдуманно?

Его необычный собеседник слушал, низко опустив голову и, видимо, болезненно переживая каждое слово.

– Тут вы увидели Мартена и бросили ему в лицо, что он старый развратник. Это была правда, но она никак не относилась к делу. Потом вы сели на пол и бормотали со слезами, что вы не хотели, что вас нарочно довели до этого, что это было какое-то затмение, наущение дьявола, что вы недостойны жить… и так далее. Так вот, Оливер, поверьте мне: причиной всему этому не просто наущение дьявола или ваше моральное несовершенство, а совершенно конкретная болезнь, которую нужно лечить. Записи о ходе вашей болезни, – Змейк на ходу раскрыл записную книжку, – также малоутешительны. «Размышление об адских муках рождает у него лихорадку, когда он весь покрывается потом, его трясет, он чувствует, как холодеют его члены и не может встать. Наяву он видит пылающий крест, который наводит на него такой ужас, что он теряет сознание. Причиной долгих и мучительных припадков бывает у него раскаяние оттого, что он в молодости играл в карты. Ведет свою речь бессвязно, поминутно ссылаясь на апостолов». И так далее. Все это вместе безошибочно указывает на диагноз…

На какой диагноз это указывает, первокурсники так и не услышали, поскольку Змейк с Кромвелем завернули за угол, и их голоса по законам акустики исказились и рассеялись. Впрочем, Гвидион и так мог сказать, что эти симптомы указывают даже не на тяжелейший невроз, а, скорее всего, на одну из форм психопатии – параноидную.

Хотя движение в подземелье затихло, первокурсники все еще оставались за бочками. Гвидион медленно сполз по стенке до положения сидя на корточках и молчал.

– Выходит, Змейк здесь действительно есть, – сказал Ллевелис. – И, ты извини… но по-моему, он очень целеустремленно пропихивается к должности первого лейб-медика. А чем его место второго-то не устраивает?..

Гвидион только и сказал:

– Ну, ты же – не он.

– Брось. Правы старшие преподаватели. Старый ворон мимо не каркнет. Змейк – правая рука Кромвеля, да, по-моему, и левая, – продолжал Ллевелис. – Ладно. Нас не за этим вообще сюда послали, – буркнул он.

– А зачем? – тупо спросил Гвидион.

– За другим чем-то… дай соображу. Мы должны что-то такое… другое сделать. А! Определить сегодняшнюю дату. Пошли на заседание этого парламента, – там наверняка объявляют, от какого числа слушание. Объявят – и молотком таким деревянным – хрясь!.. Да пошли же! – и он чуть не за руку потащил Гвидиона за собой вдоль бочек параллельно движению Кромвеля и Змейка. Оказалось, что через каждые двадцать ярдов те останавливаются, и между ними происходит новый взрыв истеричной беседы.

– Бочки вот эти вот, вдоль которых мы ползем, если ты обратил внимание, – пороховые, – вскользь заметил Ллевелис.

– Любая болезнь – это Божье благословение, – утверждал Кромвель, – и я с полной уверенностью заявляю, что во время моих приступов меня посещает Господь, являя мне силу Отца своего! Вот только, боюсь, я слишком впечатлился этой историей с Кэмпбеллом, – его уверенность внезапно сменилась тихим тоном обреченного, – и уж конечно, ночью меня будут мучить призраки.

– У меня есть прекрасное успокоительное. Оно помогает и в случаях куда более тяжелых, чем ваш. Еще Нерон Август принимал его в периоды обострений, – сказал Змейк. – Однако оно у меня наверху. Хотя нет, постойте, – продолжал он, сунув руку за пазуху, – почему-то оно у меня с собой. Вероятно, это знак.

Кромвель трясущейся рукой взял склянку.

– А вечером я вам отворю кровь, милорд, и вам станет гораздо легче, – добавил Змейк.

– Кровопускание же ни от чего не помогает! – возмутился за бочками Гвидион. – Это не метод лечения!.. Змейк не мог сказать такое всерьез!

– А почему нет? – пожал плечами Ллевелис. – Змейк консервативен во всех своих проявлениях.